Ничего не двигается.

Ворон исчез.

Улетел.

Наконец-то.

В одном из старых мифов, которые любят нашёптывать своим детям фейри, рассказывается о том, что не стоит заводить дружбу с фейри с закругленными ушами. Это история о том, как полурослики потеряли кончики своих ушей. Я никогда не верила этой древней сказке, в которой говорилось, что одна импульсивная девушка обрекла на гибель целую расу, открыв ящик с фейскими секретами и разболтав их по всему королевству. Но разве это не то, что я только что сделала?

Выпустила на волю нечто, способное обречь на гибель нашу расу?

— Фэллон, ради святого Котла, что ты здесь делаешь?

Я поворачиваюсь к двери.

Высокая и худая фигура бабушки подсвечена со спины, но от меня не укрываются морщинки, пересекающие её лицо, и направление взгляда. Она смотрит на перевернутый стул, открытый шкаф, смятые простыни и опрокинутую вазу с пионами, из которой течёт вода.

— Ты решила… сделать перестановку?

Я фыркаю и стираю влагу со своих ресниц.

— Капелька, что случилось?

— Ты когда-нибудь совершала глупости из-за любви, нонна?

— Я вышла замуж за твоего деда.

— Ты… ты его любила?

— Когда-то давно. А что?

Я пристально смотрю на звёзды, рассыпанные по иссиня-чёрному небу. Меня переполняет сильное желание признаться бабушке.

— Что ты такое сделала?

Она, должно быть, подошла ближе, потому что её цветочный запах окутывает меня, хотя она меня даже не обнимает.

И она наверняка никогда больше этого не сделает, узнав о моей доверчивости и о том, что я сделала.

Именно страх того, что она перестанет смотреть на меня как на своё сокровище, заставляет меня прикусить язык и подавляет желание облегчить себе ношу.

Поскольку она ожидает, что я что-то скажу, я бормочу:

— Данте хочет взять небольшой отпуск на следующей неделе.

Брови бабушки приподнимаются, когда она осматривает меня, а затем мою комнату. Она определенно озадачена и не понимает связи между отпуском Данте и беспорядком в моей комнате.

— Он попросил меня провести его с ним. Мы будем только вдвоём.

Я облизываю губы.

— Я согласилась.

Никогда в жизни я не могла бы даже представить, что поделюсь чем-то подобным с бабушкой, но лучше так, чем раскрыть ей истинную причину моего волнения.

— Я не прошу тебя о благословении, потому что знаю, что ты его никогда не дашь, но я хотела, чтобы ты знала.

Я так хочу, чтобы она погладила меня по руке и сказала, что я должна слушать своё сердце. Произнесла бы сладкую ложь, как в детстве, когда она пыталась защитить меня от жестокой реальности. Но бабушка давно уже мне не врёт.

Она вздыхает.

— Капелька, принц никогда на тебе не женится, как бы часто ты к нему не ездила.

Я резко вздыхаю, словно она воткнула в меня те шипы из обсидиана.

— Ты ничего не знаешь о Данте. Он совсем не похож на Марко!

Бабушка сжимает губы в тонкую линию.

— Ты такая испорченная, нонна. Такая… такая…

Мои глаза начинает покалывать, и её строгое лицо расплывается.

— Я тебя ненавижу.

Она даже не вздрагивает. Либо ей всё равно, либо она не считает, что я это всерьёз.

— Я докажу, что ты не права.

Я иду к двери, но затем возвращаюсь, поднимаю матрас и хватаю золотую монету.

— Вот. Убедись в том, чтобы маркиз её получил.

— Где ты…

— Мне её дали.

— Кто? От кого ты взяла деньги?

— Я их не брала. Мне их дали.

— Кто?

— Человек, который не считает меня глупой из-за моей любви к принцу, и который не верит, что я ничего не стою, только потому что у меня ничего нет за душой.

Ветерок сдувает прядку волос мне на глаза, которые всё ещё слезятся. Я убираю её с лица.

«Пусть ветра отнесут тебя домой».

Неожиданно, мне в голову приходит мысль, что таким образом мама пыталась сказать, что этот старый голубой дом мне больше не дом. Что мне надо расправить крылья, как ворон, и полететь в сторону моего настоящего дома — Исолакуори — через Ракс и Монтелюс.

«Уходи. Фэллон».

Я смотрю на пустынный чёрный берег и яркую зелень на горизонте. Я готова, мама. Я уйду сегодня ночью и соберу пять этих воронов.

Представляю выражение лица бабушки, когда она увидит меня сидящей на троне Люса.