— Да Стасику! — киваю я и задираю выше нос.

— И блондинчику этому прилизанному? — хрустит костяшками пальцев.

— И ему тоже!

— Собрала вокруг себя гарем! — обвинительно тычет в меня указательным пальцем.

— Не твоего ума дела, что мне коллекционировать.

— Ты просто…

— Ну давай! Чего замолчал? И бабки мне не забудь предложить за благосклонность, а я тебя еще раз пошлю на хрен, раз ты такой медленный газ!

Глаза в глаза. Мои, полные ненависти. Его — сплошь залитые мраком.

Ничего не отвечает, только разворачивается и все-таки выходит на балкон, а я окончательно разбиваюсь. На мелкие кусочки. Мне так больно, что он принимает меня за ту, кем я никогда не являлась. Он ничего обо мне не знает, но выводы уже сделал. И вынес свой приговор.

— Ой, здрасти, — слышу я с балкона голос подруги.

— Добрый день, — будто бы ничего не случилось произносит Хан, а потом возвращается в комнату, но на меня уже не смотрит.

Неужели стало стыдно? Не верю!

— Тань…

— Все, Марк, моих сил больше нет, — выдыхаю я и понимаю, что больше так не могу.

— Я просто…

— Увольняй меня! Сейчас же!

— Послушай, — делает шаг ко мне, но я отступаю и прячусь за стулом.

— Увольняй! Иначе я сделаю это сама! И плевала я с высокой горы на твою долбанную неустойку. Ничего, не сдохну, одну же плачу как-то бывшему работодателю. Вот и еще одну выплачу. Снова кредит возьму. Понятно? Но терпеть тебя и твои долбанные кордебалеты я больше не собираюсь! Иванчук меня год домогался, теперь ты. Что вам, баб сговорчивых мало? С меня хватит, черт возьми!

Молчит. Только сверлит своим тяжелым взглядом, от которого у меня все умирает внутри и исходит тленом, а потом делает шаг в мою сторону. Тут же шарахаюсь назад, припечатывая его словами:

— Я не шучу, Хан!

Минута молчания растягивается между нами в целую вечность. Я для себя все решила. А он только смотрит на меня, поджимает губы, а потом наконец-то едва заметно кивает, чем делает, казалось бы, еще больнее. Почти смертельно.

А потом выходит из квартиры без единого слова, пока я медленно оседаю на пол, закрывая лицо руками. И реву! Навзрыд!

— Ну и чего ты плачешь, глупая? — присаживается рядом со мной Нинка и перекладывает мою голову к себе на колени, ласково поглаживая меня по волосам.

— Он считает меня шлюхой, Нин, — все больше срываюсь в истерику, но ничего не могу с собой поделать.

— Он просто ревнивый у тебя, Танька. А ты еще и держишь его в черном теле, вот у мужика и перемкнуло.

— Все-то у тебя просто, Ковалева!

— Это не у меня. Это у мужиков, Тань. И, поверь мне, так просто они с проверками к девушкам не бегают.

— Он не знает слова «нет». Вот в чем дело! И не может понять своими замшелыми самовлюбленными мозгами, что так как он хочет — мне не надо.

— А как он хочет?

— На рабочем столе в перерыве на обед, — обиженно задрожал мой подбородок, — или вот у меня дома по-быстренькому.

— И что? На свидание даже ни разу не звал?

— Поужинаем? Нет? Перейдем сразу к десерту? — припомнила я его тон и тут его передразнила.

— Да уж…а мне показалось, что он реально на тебе повернутый.

— Нет, Нина, он просто видит цель, а на препятствия ему плевать с высокой горы. Вот и все!

— Эх, Таня…

И я снова расплакалась, горько и разочарованно. Ну неужели я должна согласиться на это? А как же любовь? Как же романтика? Разве я не достойна этого? Разве должна радоваться тому, что меня между делом загнут на рабочем столе.

Нет уж.

Если я сама себя не буду ценить и свои принципы, то никто не будет. А такой, как Хан, так тем более!

И в понедельник утром я шла на работу с твердым намерением уволиться. Даже бегло проштудировала банки и ставки по займу. Да и без работы я не останусь, чай не совсем дурочка.

Но стоило мне только войти с утра в офис, сесть за свой стол и написать заявление, как напротив меня материализовался курьер с очередным букетом цветов.

На этот раз это была огромная охапка белоснежных пионов с эвкалиптом. Вот только радости они мне не принесли. Кто на этот раз? Стас, Арина, Рома? Кто?

Приняла цветы и достала карточку. А в следующее мгновение рухнула в свою кресло в полном ауте.

Это был букет от него. От моего босса. С припиской:

«Прости. Больше не повторится. Хан».