При более пристальном рассмотрении военно-политических процессов, происходивших в середине XIII века в пределах «Западного края», где государства и племенные образования, находившиеся на разных уровнях общественного и экономического развития и пребывавшие вначале в юрисдикции Каракорума, а затем Улуса Джучи, высвечиваются определенные, во многом схожие тенденции в отношениях центральной власти с вассалами и наоборот. Парадоксально, но весьма знаковые события, случившиеся тогда в Северо-Восточной Руси, зеркально отображали, хотя, естественно, в других масштабах, события, проистекавшие на Южном Урале. Несмотря на все ужасы недавнего монгольского нашествия, и на Руси, и в Башкирии местная знать, будь то князья или бии, имевшая свои представления о взаимоотношениях с завоевателями, делилась зачастую на враждебные друг другу группировки, оказавшись по разные стороны баррикад. Если на Руси существовала мощная антимонгольская «партия войны», возглавляемая великим князем владимирским Андреем Ярославичем, то в Башкирии аналогом его действий были действия Биксуры, Сурамана и других; если на Руси появился лидер, главной целью которого было обеспечение мира на своих землях, в лице Александра Невского, то в Башкирии (и даже несколько ранее!) за политику, направленную на «мирное сосуществование» с Ордой, ратовал Муйтэн-бий. Весьма примечательно, что «партия войны», или, вернее, «партия непокорных», и на Руси, и в Башкирии потерпела сокрушительное поражение. Некоторые представители местных национальных элит так и не осознали до конца, что в лице завоевателей, явившихся из Центральной Азии, явившихся «всерьез и надолго», они обрели противника, вооруженное сопротивление которому изначально было обречено на провал.

Монгольская (золотоордынская) власть, вначале огнем и мечом выжигавшая любые акты неповиновения и сопротивления, а затем буквально «кнутом» вгоняя целые страны и народы в рамки империи, созданной Чингис-ханом, к середине XIII века добилась того, что практически весь Дешт-и-Кипчак и Восточная Европа оказались вовлечены, и вовлечены насильственно, в «совместное проживание» внутри Улуса Джучи. Тем не менее Улус Джучи, окончательно сформировавшийся территориально к середине 1240-х годов и имевший, как и Еке Монгол Улус, федеративное устройство [16, с, 169], а следовательно, представлявшийся образцом монархического федерализма, включал в себя «субъекты», наделенные разным статусом. Это в первую очередь касается территорий с отличными от номадических формами хозяйствования, как, например, Русь и Хорезм, основой экономики которых было земледелие, шли же окраин, периферийных областей государства, к которым принадлежала и Башкирия [21, с, 100], где кочевой (полукочевой) уклад жизни населения хотя и занимал подобающее место, однако в силу географического расположения страны подразумевал не такие жесткие, строго вертикальные, как в главном домене золотоордынских властителей, отношения вассала с центральной властью. При этом приоритетом отношений между сторонами оставалось безусловное подчинение вассала своему сюзерену.

Таким образом, положение башкирских племен, в 1240-х годах окончательно инкорнированных в состав державы Джучидов, оказалось схожим с положением русских княжеств, что предусматривало обязательную выплату ханского ясака, участие воинских контингентов в военных походах, тыловое обеспечение армии и т. д. При этом монголами, в отличие от кыпчакско-половецких племен, у башкир была сохранена правящая верхушка. Так, Муйтэн-бий, «вернувшись оттуда (из похода на запад. — В.3.)… в своей стране был бием» [20, с. 145]. Кроме него башкирские предания сообщают о своих биях у бурзян, кыпсаков, тамьянцев, которых Муйтэн подчинил себе. В общем-то, схема управления, очень схожая с той, которую монголы установили для Руси: главный правитель, утвержденный и поддерживаемый монгольскими (золотоордынскими) ханами, и подвластные ему удельные князья (бии). «Как на Руси был великий князь владимирский, который отвозил в Орду дань, собранную с удельных князей, так и в Башкирии был глава сильнейшего племени, власть которого распространялась и на другие племена. Подобно тому, как на Руси ярлык на в ели к. о е княжение Владимирское по воле хана переходил от одной княжеской династии к другой, так и в Башкирии ярлык верховного бия мог переходить от одного племени к другому. Монголы и сами не были заинтересованы в чрезмерном усилении одного из башкирских племен. Поэтому верховными биями в разное время могли быть предводители усергенского и бурзянского племени. В преданиях усерген подчеркивается, что именно их племя было сильнейшим, а в преданиях бурзян таким лее статусом наделяется бурзянское племя» [2, с, 17]. Если и дальше проводить аналогии с Русью, столь полезные в изучении проблемы, нельзя исключать того, что башкирские бии (улусбеги), как и их русские коллеги, враждовали между собой за обладание ханским ярлыком, а это красноречиво подтверждает имперскую позицию, занимаемую верховной властью, действовавшей по принципу «Разделяй и властвуй!» В этой связи утверждение о том, что «Монголо-башкирская война… окончилась вничью» [1, с. 166], выглядит достаточно нелепо, хотя бы по причине регулярных наездов ханских баскаков и акций устрашения, творимых ордынцами на землях башкирских племен. И наконец (и еще раз о Руси!): никто же не утверждает, что положение Руси (кстати, не поставлявшей рекрутов в ордынское войско [113] ) в политической, экономической и военной системах Улуса Джучи даже во времена Ивана Калиты, выторговавшего у хана Узбека привилегию взимания дани, напоминало положение страны независимой, страны, «сыгравшей» с монголами в 1237–1240 годах «вничью»…

Впрочем, на протяжении многих десятилетий дискуссия по поводу монгольского завоевания Южного Урала была хотя во всех случаях и негативной в отношении агрессора, но тем не менее остра и в разные годы, в зависимости уже от политической ситуации в России в новейшее время, претерпевала метаморфозы. Так, в первом томе «Очерков по истории Башкирской АССР», увидевших свет в 1956 году и являющихся, несомненно, важнейшим академическим трудом той эпохи, достоинства которого непреходящи [114] , красной нитью проложена идея о классовости золотоордынского общества, а также «феодальном гнете», которому башкиры, наряду с другими завоеванными народами, были подвержены. Развивая идею о том, что «монгольское нашествие привело к значительному разрушению местных производительных сил» [32, с. 45], советские историки, четко выполняя «генеральную линию» (как будто у них был выбор!), сводили историю практическую в область господствовавшей тогда идеологии, то есть к бесконечным размышлениям на тему притеснения башкир (рядовых аратов), творимых правящей верхушкой Улуса Джучи. По этому поводу писалось следующее: «Положение трудящихся масс Башкирии под властью Золотой Орды было исключительно тяжелым. Кочевавшие в стране с суровым климатом башкиры… жили в постоянной нужде, "ибо это не оседлые люди, у которых есть посевы, и сильная стужа губит их скотину". Завоеватели обложили башкир тяжелой данью, которая становилась невыносимой в те годы, когда случался падеж скота вследствие обильных снегов и гололедицы. В таких случаях трудящиеся башкиры продавали своих детей для покрытия податных недоимок. Особенно тяжелой была военная повинность, когда башкиры должны были во время подготовки золотоордынского хана к очередному походу поставлять в его войско вооруженных людей с годовым запасом продовольствия» [32, с. 46–47].

Подобные определения абсолютно правдивы в плане изложения материала, касающегося непосредственного освещения реального положения дел в Башкирии в XII–ХIV веках, тем более что оно основано на данных Ибн Фадлаллаха ал-Омари [115] . Но по мере накопления материала и переосмысления множества окаменелых догм в современной России этот некогда сверхполитизированный вопрос, касающийся монгольских завоеваний, нашел новые формы выражения. Думаю, не будет лишним процитировать Н. А. Мажитова и А. Н. Султанову, писавших по этому поводу следующее: «Место завоевательных походов татаро-монголов и созданного ими государства, в том числе Золотой Орды, в мировой истории в советской исторической науке получило неоднозначную оценку. Как в любом, а тем более в сложном историческом, явлении прослеживаются как негативные, так и прогрессивные черты. А последнее проявлялось не в происходивших тогда событиях, а в их результатах. В частности, мы не можем классифицировать исторический путь, пройденный народами, населявшими Золотую Орду, в числе которых были и башкиры, как шаг назад в ходе поступательного развития истории» [29, с. ЗЗ1–332]. Соглашусь с этим тезисом, так как вхождение башкир, а в некоторых случаях вхождение добровольное в состав Улуса Джучи — раннефеодального и, что немаловажно, по многим своим параметрам федеративного государства, было, несомненно, шагом вперед, переходом на новую ступень социального развития. Полтора столетия спустя Шараф ад-Дин Йезди, описывая войну Тимура с Золотой Ордой, отмечал, что хан Тохтамыш, выступив против Тамерлана, «собрал со всего Улуса Джучи огромное войско. Из русских, черкесов, булгар, кипчаков, аланов [жителей] Крыма с Кафой и Азаком, башкирдов… собралось войско изрядно большое» [17, с. 357–358]. Это ли не подтверждение единения (пусть и на время войны) под скипетром одного монарха самых разных народов Джучиева улуса? Не может не обратить на себя внимание и тот факт, что в первой половине XIII века именно эти народы подлежали покорению в первую очередь, о чем неоднократно сообщают и «Сокровенное сказание», и Рашид ад-Дин, и «Юань ши».

Весьма эффективно используя лозунг «Разделяй и властвуй!», монголы на захваченных территориях устанавливали порядки, полностью отвечавшие внутренней и внешней политике, исповедуемой ими. Но надо отдать должное правителям, а затем и ханам Улуса Джучи, которые со времен Бату не использовали башкирские земли в прямой ущерб местным племенам и не расселяли на них многочисленные кочевые обоки, нахлынувшие в результате завоеваний в Дешт-и-Кипчак из Центральной Азии, «ограничившись покорностью населения, выплачивающего дань — ясак. Все это вместе позволяет говорить об определенной автономности башкирского населения в составе Золотой Орды» [20, с. 146]. Более того, неизбежное самопроникновение народов, их интеграция, возможные в условиях сосуществования в рамках централизованного государства, исключавшего на протяжении многих десятилетий внутренние военные конфликты, государства, являвшегося в эпоху «золотого века» правления хана Узбека гарантом мира и стабильности, коснулись и территории Южного Урала. Весьма уместно здесь привести слова Л. Н. Гумилева, писавшего, что «монгольское войско вышло из этой тяжелой войны (с башкирами. — В.З.) не ослабленным, а усиленным» [11, с. 429]. Это утверждение абсолютно верно, только вот великий евразист, увязывая успех монголов с событиями 1236 года, не проецировал свою мысль на историческую судьбу башкир, развитие их как нации, а не акцентировать на этом внимания невозможно. Невозможно отрицать, что башкиры, пройдя сквозь череду тяжких испытаний, связанных с монгольским нашествием, также вышли из противостояния с ними «не ослабленными, а усиленными», и усиление их было отнюдь не единовременным.

 

 Мажитов Нияз Абдулхакович. Родился 20 августа 1933 г. в д. Тугай Гафурийского р-на БАССР. В 1956 г. окончил Пермский государственный университет. Советский, российский ученый-археолог, историк, доктор исторических наук (1989), профессор, вице-президент АН РБ, кавалер ордена Салавата Юлаева. Видный общественный деятель. Основные направления научных исследований Н. А. Мажитова связаны с разработкой проблемы железного века и Средневековья на Южном Урале. Н. А. Мажитовым, автором более 300 научных публикаций (в том числе 12 монографий), выдвинута и обоснована гипотеза об автохтонном происхождении и развитии башкир, связывающая возникновение археологических кушнаренковской, кара-якуповской, турбаслинской, бахмутинской и др. культур с процессами становления древнебашкирского этноса. Подробнейшим образом Н. А. Мажитов рассмотрел вопросы монгольских завоеваний в Волго-Уральском регионе в XIII в. и последующего нахождения Башкирии в составе Улуса Джучи (Золотой Орды) (см.: История Башкортостана. Древность. Средневековье. Уфа, 2009; в соавт. с А. Н. Султановой). Огромной заслугой Н. А. Мажитова являются археологические раскопки, изучение и сохранение как памятника культурного наследия прошлого гордища-крепости на территории г. Уфы (Уфа II). Городище Уфа II является памятником регионального значения и находится под охраной государства.

https://ru.wikipedia.org/wiki

На протяжении достаточно длительного периода, в XIII–XIV веках, родовая паноплия башкир обогатилась пришедшими с востока племенами сальют (салджуиты), катай, меркит (меркиты), гэрэ (кераиты) [28, с. 233, 235, 311, 466] и многими другими. Это не только доказательство удивительной способности номадов выживать в крайне невыгодных для себя условиях, но и показатель того, что на Южном Урале, впрочем, как и в других регионах Евразии, именно в эпоху владычества монголов и Золотой Орды возникли условия для поступательного развития местного социума и появления у него перспектив исторического развития.