Необходимо подчеркнуть, что в отношении булгар монгольская дипломатия поработала так же активно, как и в отношении башкир, и отчасти добилась положительных результатов, недаром Юлиан по этому поводу сообщал: «Там (в Булгаре. — В.3.) было два князя: один князь со всем народом и семьей покорился владыке татар, но другой с немногими людьми направился в весьма укрепленные места, чтобы защищаться, если хватит сил» [38, с. 99]. Рашид ад-Дин, в свою очередь, даже назвал поименно булгарских владетелей, преклонивших колена перед Чингисидами: «Пришли тамошние вожди Баян и Джику, изъявили царевичам покорность, были [щедро] одарены и вернулись обратно…» [41, с. 38]. И вновь перед нами классическая, прямолинейная, но эффективная схема воздействия монголов на оппонента. Как и в случае с башкирами, они действовали по принципу: вы нас признаете в качестве властителей — мы вас одариваем… с той разве разницей, что через пару-тройку лет (1238–1239 годы) Баян и Джику «опять возмутились», а Субэдэю пришлось их усмирять. Но в 1236 году подавляющее большинство булгарской знати — воинственно настроенное и опиравшееся на мощное во всех отношениях войско — намеревалось монголам противостоять. Тем не менее как и в Башкирии, крупного полевого сражения между сторонами не произошло, а битва, описанная Рашид ад-Дином и расположенная в его сочинении в контексте монгольских завоеваний в Волго-Камье, представляет собой не что иное, как описание сражения при Шайо, случившегося весной 1242 года. Очевидно, что «башгурды», о которых там идет речь, и «булгары», представлявшие собой, по словам персидского летописца, «многочисленный народ христианского исповедания» [41, с. 37], никак не являются башкирами и булгарами в буквальном смысле слова — под ними Рашид ад-Дин в данном случае подразумевает, ничем не поясняя своих мотивов на этот счет, венгров и поляков.

Вторжение монголов в Волжскую Булгарию носило, впрочем, как все их подобные акции, главной целью которых было обеспечение безопасности северного фланга «кипчакского фронта» (ведь именно Дешт-и-Кипчак был основной целью завоевателей), молниеносный характер. Сосредоточив большую часть своих войск на булгарском направлении, монголы, создав подавляющее численное превосходство над противником, который к тому же «затворился во градах», надеясь в осадных боях пересидеть нашествие, всей невидимой доселе для восточноевропейцев силой обрушился на Волго-Камье. «Царевичи, — пишет Джувейни, — для устройства своих войск и ратей отправились каждый в свое становище и местопребывание, а весной выступили из своих местопребываний и поспешили опередить друг друга. В пределах Булгара царевичи соединились: от множества войск земля стонала и гудела, а от многочисленности и шума полчищ столбенели дикие звери и хищные животные. Сначала они [царевичи] силою и штурмом взяли город Булгар, который известен был в мире недоступностью местности и большою населенностью. Для примера подобным им, жителей его [частью] убили [частью], пленили» [17, с. 258–259]. О трагических событиях, происходивших в тот год в Прикамье, повествует Лаврентьевская летопись: «В лето 6744 (1236 г.)… тое же осени приидоша от восточные страны в Болгарьскую землю безбожнии татары и взяша славный великий город Болгарьский, и избиша оружьем от старца и до унаго и до сущаго младенца, и взяша товаров множество, а город пожогша огнем, и всю землю их плениша» [32, с. 42] [105] . В свою очередь, Юлиан, непосредственный свидетель событий, находившийся в это время на Руси, описывая завоевание Башкирии — «Великой Венгрии» монголами, свое сообщение о падении Волжской Булгарии не обособил от военных действий, которые те осуществляли в течение 1236–1237 годов в нижнем и среднем течении Итиля, в том числе на его правобережье. По словам Юлиана, «завладев ими (башкирами. — В.3.) и обратившись к западу, [татары] в течение одного года или немного большего [срока] завладели пятью величайшими языческими царствами: Сасцией, Фулгарией, взяли также 60 весьма укрепленных замков, столь людных, что из одного могло выйти пятьдесят тысяч вооруженных воинов. Кроме того, они напали на Ведин, Меровию, Пойдовию, царство морданов» [1, с. 264] [106] .

Отсутствие в официальных источниках сведений о сопротивлении северо-западных башкирских племен — юрми, байлар, буляр и других, населявших земли по Ику и Мензеле [28, с. 318–329], которые, согласно преданию «Биксура», еще в 1232–1233 годах оказали булгарам помощь в отражении крупного рейда монголов, не означает, что их не коснулось очередное вражеское нашествие, волны которого после уничтожения главнейших городов Волжской Булгарии докатились и до района среднего течения Камы. Возвращаясь к легендарному повествованию о батыре Биксуре (а в этом случае нельзя в очередной раз не отметить поразительного соответствия эпического материала материалу исторических источников хотя бы в той его части, где сообщается об интервале между случившимися вторжениями монголов), следует подчеркнуть, что определенная часть знати племени байлар, к которой относился герой предания, попыталась оказать сопротивление завоевателям. «Года через три, — вещует Сказитель, — Батый-хан снова направил большое войско в страну булгар [107] . Биксура со своими егетами снова поднялся на борьбу. В одном из сражений его тяжело ранило. Со своим другом Ахметом он скрылся в лесах горы Тикей. Спустя какое-то время силы покинули Биксуру, и он скончался. Это было в том месте, где сейчас находится кладбище деревни Ново-Ахметово. Ахмет похоронил друга, а сам на том месте обосновался. Когда вражеские войска ушли, Ахмет взял под свой кров оставшихся сородичей Карагай-атая (отца Биксуры. — В.3.) и построил новый аул» [6, с. 166–167].

Действительно, Биксуре и его соплеменникам вновь пришлось отражать вражеское нашествие. Не исключено, что в составе облавных кошунов находились и башкирские чамбулы, подчиненные, возможно, тому же Муйтэн-бию [108] . Не стоит гадать, было ли так на самом деле или нет, но в перехлесте событий того сурового и трагичного для башкир 1236 года два эпических героя — Муйтэн-бий и Биксура — гипотетически вполне могли встретиться на поле боя, скрестив мечи в яростной схватке… причем чисто из практических целей монголы использовали своих вассалов усерген против пока что еще не покоренных байлар. Завоевателям, добравшимся до глухих таежных урочищ Чулманидели, были необходимы проводники и переговорщики из числа башкир, уже признавших власть великого каана, и поэтому нельзя исключать их участия в увещевании проживавших там племен юрми и байлар. Монголы, ворвавшись на любую территорию, подлежавшую подчинению и на которой они активнейшим образом проводили политику террора и насилия, в то же время не упускали возможности договориться с отдельными областями или городами о добровольном изъявлении покорности. Надо сказать, если покорность действительно проявлялась, то население хотя и бывало начисто ограблено, а частью рекрутировано на службу в хошар, избегало, по крайней мере, самого ужасного — поголовного уничтожения. Известен (один из многих) хрестоматийный случай, когда сдавшиеся на милость победителя города Гарч и Гур в северо-западном Афганистане не были тронуты проходившими мимо них в 1220 году туменами Субэдэя и Джэбэ [41, с. 220]. На Руси в 1238 году подобным образом уцелел Углич, правда, по какой-то причине этот факт обычно замалчивается.

Не вследствие ли переговоров, в ходе которых из двух зол приходилось выбирать меньшее, северо-западные башкиры, как и башкиры южные, тогда же, в 1236 году, признали над собою суверенитет монголов? Судя по всему, так оно и было. Свидетельством тому, с одной стороны, является умолчание в эпических произведениях северо-западных башкир, кроме предания «Биксура», о монгольском нашествии, с другой — о событиях в Волго-Камье пишет Рашид ад-Дин, причем в этом случае, так как указано точное время похода, упоминаемые в летописи «булары» и «башгирды» соответствуют не полякам и венграм, а народам, населявшим Волго-Камский и Южно-Уральский регионы — булгарам и башкирам. «Царевичи, — читаем мы в его летописи, — которые были назначены на завоевание Кипчакской степи… все сообща… двинулись весною бичинил, года обезьяны, который приходится на месяц джумад 633 г. х. [11 февраля — 11 марта 1236 г. н. э.]; лето они провели в пути, а осенью в пределах Булгара соединились с родом Джучи: Вату, Ордой, Шейбаном и Тангутом, которые также были назначены в те края. Оттуда Вату с Шейбаном, Буралдаем и с войском выступил в поход против буларов и башгирдов и в короткое время, без больших усилий, захватил их» [41, с. 37]. Однако, как уже подчеркивалось выше, никаких «эликсиров жизни» завоеватели покоренным народам не несли. И если некоторых башкирских старшин ждала такая же судьба, как сотоварища Биксуры Ахмета, который после острой фазы противостояния все-таки остался в родных местах и основал новый аул, а следовательно, хотя и об этом предание умалчивает, попал в среду действия ханских баскаков, то другие представители башкирских племен, и необязательно старшины, были вынуждены искать убежище на западе, достигнув пределов Северо-Восточной Руси.

Здесь необходимо вновь обратиться к записям Юлиана и его письму «…о монгольской войне», адресованному епископу Перуджи. Письмо это датировано 1238 годом и отображает события 1236–1237 годов в момент, когда угроза монгольского вторжения нависла над русскими княжествами. «Ныне же, — писал брат Юлиан, — находясь на границах Руси, мы близко узнали действительную правду о том, что все войско, идущее в страны запада, разделено на четыре части. Одна часть у реки Этилъ на границах Руси с восточного края подступила к Суздалю. Другая же часть в южном направлении уже нападала на границы Рязани, другого русского княжества. Третья часть остановилась против реки Дона, близ замка Воронеж, также княжества русских. Они, как передавали нам словесно сами русские, венгры и булгары, бежавшие перед ними, ждут того, чтобы земля, реки и болота с наступлением ближайшей зимы замерзли, после чего всему множеству татар легко будет разграбить всю Русь, всю страну русских. <…> Не умолчу и о следующем. Пока я вновь находился при римском дворе, [на пути] в Великую Венгрию меня опередили четверо братьев моих. Когда они проходили через землю суздальскую, им на границах этого царства встретились некие бежавшие пред лицом татар венгры-язычники, которые охотно приняли бы веру католическую, лишь бы добраться до христианской Венгрии. Услышав об этом… князь суздальский вознегодовал и, отозвав вышеуказанных братьев, запретил им проповедовать римский закон помянутым венграм, а вследствие того изгнал вышесказанных братьев из своей земли, однако без неприятностей. <…> Мы же с товарищами, видя, что страна занята татарами… и успеха делу не предвидится, возвратились в Венгрию…» [1, с. 265].

Если попытаться проанализировать весь поток информации, содержащейся в этом фрагменте письма, не сомневаюсь, получится отдельное исследование, высвечивающее многие грани военно-политической ситуации, складывавшейся накануне монгольского вторжения в пределы Северо-Восточной Руси. Для нас же на общем фоне глобального противостояния сторон важен факт появления на землях Великого княжества Владимирского венгров-язычников — башкир, а так как другие источники об их пребывании там умалчивают, следует констатировать, что это были первые представители Южно-Уральского региона, побывавшие на Руси официально, ибо о их появлении был уведомлен «суздальский князь» [109] . В данном случае мы вновь сталкиваемся с одним из многочисленных парадоксов того времени, вызванных монгольским переустройством «вселенной». Получалось, что башкиры одновременно находились по разные стороны фронта: одни из них, гонимые завоевателями, искали убежища вдали от родной земли, другие в рядах войска все тех же завоевателей, хотя и не по своей воле, участвовали в походе на запад.

1236 год следует считать переломным в истории башкирского народа. Отныне, когда отдельная стадия в эпохе монгольской экспансии завершилась завоеванием восточного Дешт-и-Кипчака, Южного Урала и Волжской Булгарии, народы этой части Евразии оказались вовлечены в сферу военно-политической и экономической гегемонии единого государства, каковым вначале были Монгольская империя, а несколько позже Улус Джучи.