— Есть же другие мужчины! Достойные, перед державой не запятнанные. Посмотрите возле себя… Совсем рядом!

Он даже чуть подался вперёд, полуприкрыв глаза и искательно выпятив полные красные губы. Но его ждало разочарование — упрямая полька освободилась и шагнула в сторону.

— Простите, ваше высокопревосходительство. Стало быть, единственный способ — самой отправляться в Сибирь.

— Но позвольте! Вас к нему даже не пустят! — отвергнутый и разочарованный, он не подумал, что в его власти обеспечить ей пропуск… Но осталось вне его возможностей привязать к себе женщину, которая вдруг показалась невероятно желанной, до вожделения и безумия.

— Всё равно поеду. Насколько возможно близко. Там буду ждать и молиться о помиловании. Прощайте, ваше высокопревосходительство.

Она сделала книксен и упорхнула, оставив в воздухе неуловимый аромат неосуществимой мечты. Демидов почувствовал, что кровь прилила к лицу неимоверно, горло душит, но не от жёсткости воротника, а от безмерной досады. Да, Строганов — красавец. Он высок, породист и ни в малейшей степени не похож на купеческого сына. Но при этом — обычный граф, обречённый на опалу, ссыльный, чьё пребывание там ограничено лишь устным обещанием, приговор на бумаге куда суровее. А сам премьер-министр, первое лицо в державе, по влиянию — равное императору, только что предложил… точнее — намекнул, но чрезвычайно определённо дал понять, желает, мол, отношений тесных, близких и далеко идущих. Ради счастливого соперника Шишкова отказалась стать нежным другом, а в будущем, быть может, матерью наследника огромного демидовского состояния?!

Павел действительно подумывал, что Строганова надо вызвать в Москву. Первый восторг от низвержения фюрера давно улёгся, нарастает недовольство, что многие русские пороки, ещё с романовских времён унаследованные, при Республике лишь умноженные, не изжиты до сих пор. Государственная дума первого созыва только из оставшейся знати будет избрана и потому покорна, но не популярна, народ избирательных прав требует, крестьяне, иудеи, магометане! Нужна твёрдая строгановская рука, пусть даже не во главе возрождённого Благочиния в виде Тайной канцелярии. Хотя бы посадить его товарищем Министра внутренних дел, за государственную безопасность ответственного. Но после подлости неслыханной, когда он удерживает за тысячи вёрст женщину, которой не может обладать и не позволяет этого никому, Александра нельзя прощать!

О полном отсутствии логики и связи между чиновными талантами Строганова, полезными для России, и невозможности соблазнить его возлюбленную премьер не думал.

В этаком русле Павел Николаевич побурлил недельку и успокоился, снова кинувшись с головой в государственную круговерть. Сколько побед одержано, когда неутолённые на амурном фронте главы держав и правительств проявляли себя на другом доступном поприще? Пожалуй, не меньше, чем у героев, вдохновлённых пылкой взаимной любовью.

Ещё дней через пять Демидов не выдержал и велел узнать, чем занята Шишкова. Она и впрямь отправилась в Шушенское! Как жаль, что по свободной России всяк езжай куда хочет, не нужны подорожные. Наконец, глядя на снежинки, печально и мокро кружащиеся над брусчаткой Кремля, Павел Николаевич понял, что единственный способ хоть изредка видеть прекрасную пани состоит в скорейшем помиловании Строганова, дабы они вернулись в Москву. Там, глядишь, пылкая страсть разобьётся о прозу повседневности, и у Юлии снова появится шанс на лучшее будущее. Развестись с бесплодной Авророй Шарлоттой церковь разрешит; патриархи понимают, что великому дому нужен наследник.

Я старался не вмешиваться в премьерские дела сердечные и не знал, во что выльются страдания Демидова по Шишковой. Уезжая перед самым Новым Годом на холодный Урал, с трудом расстался со своими четырьмя девочками и одним очень милым мальчиком. Любые дела с прекрасным полом по природе своей немного расплывчатые, ибо в них присутствует ужасно переменная величина — женская благосклонность. В инженерии всё более конкретно, практично и оттого уважаемо мужчинами, особенно когда в наличии цель и средство, чтобы сдвинуть горы, даже если они до этого правильно стояли.

Мой спутник в дороге на Урал шотландский инженер Джон Мэрдок выглядел подобно английскому дэнди, если типические черты последнего вывернуть наоборот. Невысокий, плотный, рыжий, с вечно всклокоченными волосами, неухоженными бакенбардами и пылающим злым взглядом из-под кустистых бровей, шотландец основательно надоел мне в пути, характер у моего спутника был премерзкий.

Первый раз он проявил свой норов ещё в Москве, когда я показал ему занесённые снегом броневые пароходы, ставшие на вечный прикол близ Царь-колокола и Царь-пушки.

— Примитивно, чёрт побери, но здорово! — заявил он при виде пароходов, которые сочтены были памятью об укрощении декабристских бесчинств, а не практическим оружием, оттого водружены на постаменты. — Так-так, простейшая одинарная машина на каждое колесо, отдельный регулятор давления на правый и левый цилиндр… Нет конденсатора Уатта, посему сзади бочки для воды, ручной насос для закачки в котёл, угольная яма, — последние реплики зазвучали глухо, потому как Джон нырнул внутрь железного корпуса, рискуя окончательно перепачкать шотландский зимний плащ-разлетайку. Он словно пытался доказать окружающим, что аккуратность в одежде не числится среди малого перечня его достоинств. — Вижу, предохранительный клапан есть, а манометра нет. Рисковали отчаянно, доложу я вам. И трансмиссия разрушена основательно. А орудие? Целая батарея!

Я терпел его и делал знаки терпеть солдатам Кремлёвского батальона, негодующим, что иностранец непочтительно забрался в историческую достопримечательность.

Наконец, он вылез.

— Снимаю шляпу. Но перед смелостью и находчивостью, а не инженерным искусством. Держу пари, сие художество проехало не более мили?

— Около того, мистер Мэрдок.

Шотландец спрыгнул с высокой подножки и отряхнул руки, потемневшие от угольной пыли. По чести сказать, его шляпа и плащ тоже нуждались во встряхивании.