Но пока всё идёт хорошо: Николов возвращает оружие и амуницию, дожидается, пока я привожу себя в порядок. Мне бы, конечно, не мешало принять ванну, выпить чашечку кофе и побриться, особенно побриться – терпеть не могу щетину на лице, а борода Гордееву не идёт.

– Подполковник Али Кули Мирза считает, что вы отбыли заслуженное наказание до конца, а военная контрразведка больше не имеет к вам претензий, - сообщает Николов. – Можете вернуться в строй к исполнению ваших непосредственных обязанностей.

По тону чувствуется, что подполковник не договаривает. Мне, в принципе, всё равно, главное, что вот она – «щивабода, шивабода!»

– Чуть не забыл! – хлопает себя по лбу Николов.

Лезет в сейф и достаёт из него… тот самый пресловутый вакидзаси, который принёс мне столько проблем.

– Это ведь ваше?
– смеётся контрразведчик.

Бодро киваю. Нам чужого не надо, а своё хрен кому отдадим, если только очень попросят под хорошее настроение.

– Господин полковник, разрешите задать вопрос?
– нарочно повышаю Николова в чине.

В прежней части наш прапор аж млел, когда его бойцы старшим прапорщиком называли.

– Конечно, - добреет Николов.

Всё-таки мы – военные, чувствительны к такого рода вещам.

– Удалось выяснить, каким образом мой трофей попал в руки пленному японскому капитану? Поскольку я в это время отбывал наказание на гауптвахте, господин Дзатоев грешил на моих «сообщников», - не могу удержаться от подколки я.

Собеседник мрачнеет.

– К сожалению, ротмистр чересчур зациклился на вашей вине, поэтому не смог провести расследование по горячим следам. За это ему уже объявлен выговор. Мой ответ неутешительный: для нас эта история по-прежнему остаётся загадкой. Но мы работаем над тем, чтобы всё тайное стало явным.

Новость действительно не айс. Это была явная подстава, и где гарантии, что других не будет…

Догадываюсь, что моё освобождение приключилось не просто так, не появись столь вовремя Николов, Дзатоев продолжил бы копать под меня, тем более пищи для размышлений у него предостаточно: вон как ловко поймал меня в ловушку с Филимоновым. Всё-таки башка у ротмистра работает, пусть и не в том направлении.

– Господин полковник, это ведь я вам обязан свободой?

Он усмехается.

– В проницательности вам не отказать. Да, мне пришлось вмешаться в ход расследования. Я внимательно изучил все материалы и понял, что Дзатоев старательно лепит из вас предателя. К счастью, у меня была возможность составить о вас, штабс-ротмистр, собственное мнение. Вы толковый и инициативный офицер с прекрасным послужным списком. Вы воюете на передовой, а не отсиживаетесь в тылу, в отличие от некоторых… а ваш недавний рейд существенно облегчил ситуацию на фронте. Теперь японская артиллерия старательно экономит снаряды… Ну, и как мне сказали – за чинами не гонитесь, хотя достойны гораздо большего.

Николов подмигнул:

– Скажу вам по секрету, ротмистр: офицеры в полку переживают за вашу судьбу, а подполковник Али Кули Мирза уже все уши прожужжал моему начальству, грозился дойти аж до самого государя!

Я невольно закашлялся. Приятно, блин, когда тебя настолько ценят! Правда, это не спасает от губы, но… чего там переживать из-за пустяков.

Оно, конечно, слушать бы в свой адрес дифирамбы и слушать, однако я вспоминаю о более важном на текущий момент.

– Господин полковник, помните, я разговаривал с вами о ловушке, которую японцы могут устроить для нашего флота в Цусимском проливе?

– Безусловно, - мрачнеет Николов.

– Моя информация… подтвердилась? – с замиранием сердца спрашиваю я, а сам молюсь, чтобы этого не произошло, и наш флот остался цел.

– Эскадра ещё в пути, - поясняет Николов. – Я, конечно, воспользовался кое-какими своими связями, чтобы о ваших соображениях донесли адмиралу Рожественскому, но, как понимаете, флот есть флот… Боюсь, к моим словам там не отнеслись в полной мере серьёзно, тем более, особо их подкрепить нечем.

Это да, учебника истории из будущего под рукой у меня нет, так что предвидения какого-то сухопутного штабс-ротмистра в глазах мореманов не стоят и выеденного яйца. Но надежда умирает последней. Вдруг Рожественский примет хоть какие-то меры предосторожности?

В то, что удастся разбить японцев на море, я не верю, их флот на голову выше нашего, что, собственно, и покажет Цусима, однако, если часть кораблей какими-то кривулями сможет дойти до Порта-Артура, многое в его обороне изменится, и зимой 1904-го крепость не падёт.

– Разрешите поделиться с вами ещё одним предчувствием? – спрашиваю я.

Подполковник догадывается, что ничего хорошего из моих уст не услышит и мрачно кивает:

– Безусловно.

– Я очень переживаю за судьбу Порт-Артура…

– А что с ним? Гарнизон сражается и весьма неплохо.

– Так и есть, но японцы готовят решающую атаку. В общем, есть вероятность, что в декабре этого года они его возьмут.

– Вы с ума сошли! – вскидывается Николов.

– Больше всего на свете я бы хотел, чтобы это было именно так. Но, если мы ничего не изменим, Порт-Артур падёт через несколько месяцев. И это неприятный, но факт, - говорить правду, вроде, легко и просто, но у меня аж душа наизнанку выворачивается.

Собеседник чувствует, что я не вру, окидывает меня задумчивым взглядом.