— Скажи что-нибудь, — взмолилась Млада. — Пожалуйста.

Унэг молчал, глядя на огонь. Он отломил кусок пшеничной лепешки и протянул девушке.

— Поешь.

— Зачем? — едва слышно спросила она. — Зачем мне есть? Разве не на смерть ты меня поведешь? Не лучше ли поскорей умереть?

— Ты мне надоела, женщина. — Унэг нахмурился, потом сказал: — Хорошо. Скажу так. До твоей смерти еще полтора-два дня. Проживи их достойно. Ешь. Умереть от голода я тебе не позволю. Если надо, затолкаю еду тебе в глотку.

Девушка внимательно посмотрела на него. Она хотела что-то сказать, но передумала. Резко выхватила лепешку и начала яростно жевать. Унэг усмехнулся.

Костер потрескивал. Унэг лениво отмахивался от мошкары и задумчиво изучал девушку, торопливо поедавшую лепешку и бросавшую в ответ косые взгляды.

— На что ты надеялась? — вдруг поинтересовался он. — До ближайшей слободы дней десять пути по голой степи. Это в лучшем случае… Вряд ли бы ты выжила. И… насколько я знаю, твой отец… Он ведь отдал тебя Хайсе? Как бы он принял тебя обратно?

— Почему это тебя интересует? Тебе не все ли равно? Твой хозяин прикажет убить меня, дрогнет ли тогда рука твоя?

— Ты права. — Он отвернулся. — Мне все равно. Лягу спать.

— Вот и заткнись! — Млада вскочила на ноги. — Я не боюсь тебя, багатур! Почему ты отворачиваешься? Злишься? Хочешь узнать, на что я надеялась? Так? И я скажу — я надеялась на смерть! Да! Лучше смерть в степи, лучше пусть загрызут меня волки, это много лучше, чем жить среди вашего поганого племени! Да издохнете вы все!

Унэг исподлобья взглянул на девушку и дернул веревку, отчего пленница упала на колени.

— Не шуми, — сказал он. — Я не причинял тебе зла.

— Ты… ты? — Голос ее надломился.

— Успокойся.

Млада так же внезапно смолкла. Сгорбилась. В какой-то миг кочевнику стало жаль беглянку. Всего на миг.

Ветер стих, и равнина ожила. Пение сверчков, крики ночных птиц, шорох травы, далекий-далекий волчий вой — все звуки слились в один неповторимый, вибрирующий шум ночной степи.

Они долго молчали. Унэг подбрасывал хворост в огонь, Млада лежала на боку, положив голову на седло.

— Прости меня, — неожиданно произнесла она. — Я… я не хотела.

Девушка села и сказала:

— Наверное, ты хороший человек. — Она вздохнула, как бы собираясь с силами. — Выслушай меня, багатур. Я не могу держать в себе все это.

— Говори, — сухо бросил воин.

— Спасибо. — По щекам девушки потекли слезы. — Сейчас… я не буду плакать. — Но непослушные слезы все равно лились. — Всё. Я буду говорить. Да, мой отец отдал меня в рабство Хайсе в обмен на обещание мира. Прошел год с тех пор, и я… не знаю, как к этому относиться. Я как-то услышала, что отец сильно болен. Он умирает. И мне его жалко. Да, жалко, — повторила он с тенью недоверия. — А ведь… сколько проклятий вырвалось из моих уст. Я так ненавидела его, а теперь вот… жалею.

— Глупо жалеть человека, предавшего тебя, — заметил Унэг.

— По-вашему, это так, — сказала Млада. — По-вашему, и женщина ничего не стоит. Женщину можно насиловать, убивать, особенно если она с севера, из нашего народа. Меня втаптывали в грязь все кому не лень. Все это время на меня плевали все, от нукера до раба. И я скажу тебе! — Она выпрямилась, и глаза ее гневно сверкнули. — Твой Хайса ни разу не был мужчиной! В прямом смысле этого слова!

Воин удивленно вскинул бровь, но промолчал.

— На моей родине женщин уважают, — продолжала она. — Мы даем новую жизнь. Но вы не такие. Женщина для вас утроба. Бесправная тварь. Твой Хайса никогда не был мужчиной, он только пил вино и аракiii и смотрел, как этот проклятый Буреб меня насиловал. Каждую ночь. Каждую ночь! Не веришь? Тебе показать синяки у меня между ног?

Воин был невозмутим.

— Не хочешь слушать? Но ваше племя такое. Вы такие — закрыть глаза, и всё. Я сама сколько раз видела, как какого-нибудь славного в прошлом воина убивали, как только он оказывался обузой. Помнишь Беара? Этой весной, в дни половодья, он сломал ногу на охоте, и той же ночью его отвезли в поле и бросили там, как собаку. Разве так поступили бы мы, венеги, с таким багатуром, каким был Беар? Сколько лет он прослужил Хайсе? Сколько врагов он убил?

Слова венежанки больно ранили Унэга, но он не выдал себя.

— Я знаю, тебе не нравятся мои слова, — безжалостно продолжала Млада. — Но перед смертью я все скажу. Скажу Хайсе в лицо. И тебе скажу! Тебя ждет такой же конец. Помни об этом, багатур. И я рада, что зарезала Буреба. Рада, что он наконец подох.

— Лучше бы ты утопилась…

— Я знаю, что со мной будет, багатур. Я готова.

— Зачем тогда бежала?

— Надеялась.

Девушка смолкла и взглянула на кочевника. Их взгляды на миг встретились… и торопливо разошлись.