— Я всё равно не понимаю, о чем вы говорите! — с отчаянием в голосе воскликнул я. — Какой гарпун? Какой Зинчуков? О чем вы вообще?

Ульрих тяжело вздохнул. Так тяжело может вздыхать старый учитель, борющийся с непоседливым хулиганистым учеником. Он внимательно посмотрел в мои глаза, как будто пытался найти внутри частичку правды. Я честно пытался выдержать его взгляд десять секунд, а потом также честно "смутился".

— Я в самом деле не понимаю, о чем вы говорите, — пробубнил я, опустив глаза, и разглядывая скрещенные пальцы.

— Ну что же, своими отговорками облегчаете мои моральные терзания. Я не буду сожалеть о том, что с вами произойдет в дальнейшем. Вы, своими действиями, заставляете меня относиться к вам так, как положено. А между тем, вы были мне даже немного симпатичны. Вы проделали большую работу, но вот финал этой работы будет не совсем такой, каким его планировал "Гарпун".

— Я не знаю, о чем вы говорите, — в очередной раз повторил я.

Ульрих ещё раз вздохнул и ухмыльнулся:

— А между тем вам уготована великолепная участь, дорогой вы мой человек. Борис, вам суждено стать первой ступенькой карьерной лестницы, которая приведет Ангелу Доротею к вершинам правления. Под её руководством Германия вновь станет единым целым! Станет одним великим государством, а не теми жалкими огрызками, какими она сейчас является.

— Что вы имеете ввиду? — поднял я бровь.

— Совсем скоро вы это узнаете. И станете участником волшебного таинства, в котором примет участие тот, кого "Гарпун" разыскивает. У вас хорошая выучка — даже глазом не моргнете. Что же, это хорошо. Значит, вас на дольше хватит. И это хорошо, это очень хорошо.

— Что вы собираетесь сделать? Какой "Гарпун"? Да о чем вы вообще говорите?! — я снова воскликнул, как бы в отчаянии.

— Совсем скоро, мой дорогой молодой шпиончик! Совсем скоро! Ганс! — крикнул Ульрих в сторону двери. — Уведите нашего дорогого гостя!

Через два дня молчания Дорин всё-таки не выдержал и сказал:

— Борь, я не знаю, что эти сволочи задумали, но… Скажи вот честно, положа руку на сердце — ты же не с ними?

— Геннадий, я не с ними, — покачал я головой. — Наоборот, я против них. Они не должны ходить по земле, но ходят. Ведь тот, кому я зарядил по тыкве, раньше был одним из нацистских офицеров, а поди ж ты… В прошлом году вышел в отставку в чине генерала-инспектора бундесвера. Вот и думай, как же так получилось, что тот, кто отдавал приказы на уничтожение мирного населения, стал одним из управленцев вновь созданной армии.

— Да ты что? Эх, я не знал, а то бы тоже саданул как следует, — покачал головой Дорин.

— Да уж… Казалось, что после мая сорок пятого война затихла, а оказывается, что она перешла на новый уровень. Как только Сталин умер, так начал снова создаваться меч против Союза. И ведь приняли ФРГ в НАТО почти сразу же, как только Иосифа Виссарионовича закопали. Почуяли шакалы, что железная рука уходит из Союза. Почуяли… — с горечью заметил я. — И вот теперь снова что-то задумали… И нам в их планах уготована какая-то роль.

— Если… это… — Дорин пожевал губами, посмотрел на меня с сомнением, а потом сказал. — Если я не выберусь, то передай жене и дочке, что только их любил всю жизнь. Ну и от себя добавь чего-нибудь такого… Ты парень языкастый, найдешь чего сказать.

— Ты чего это? — нахмурился я в ответ. — Помирать что ли вздумал? А ну отставить пакостные мысли, майор! Выберемся, тогда сам всё и скажешь!

— В Рязани они у меня, — сказал Дорин, как будто не слыша меня. — В Рязани, на улице Пожалостина, дом сорок один. Домик там двухэтажный. Обветшалый такой, сразу заметишь. На втором этаже в квартире пять мы проживали… Думал, что ещё немного послужу, а потом и новую квартиру дадут, а оно вишь как вышло…

— Завязывай с упадническими настроениями, майор, — покачал я головой. — Нас уже ищут. Так что вскоре освободят и вообще…

Дорин посмотрел на оконце, сквозь которое на дощатый пол падали лучи весеннего солнца, и вздохнул:

— Да, Борь, ты прав. Руки опускать нельзя… Будем сражаться до последнего!

— Вот это тот майор Дорин, которого я знаю, — хохотнул я. — Так держать!

Мы пожали друг другу руки. Вечером принесли традиционный скудный ужин. Чтобы поддержать силы нужна была энергия, поэтому мы съели овсяную баланду с куском хлеба и жидкий чай.

Вскоре после еды начало клонить в сон. Так как ничего нового не ожидалось, то мы уже по привычке разложились на лавках. Стоило сомкнуть веки, как тут же сознание улетело в царство Морфея.

А вот вернулось сознание вместе с болью. Болело тело, ломило так, что не вздохнуть ни пернуть. И при этом…

Я не мог пошевелить им!

Голова раскалывалась неимоверно, как будто накануне в одно лицо выпил пару литров самогона. И глаза… Очень тяжелые веки не поднимались из-за налипшей снаружи корки. С огромным трудом получилось чуть разлепить ресницы и тут же в зрачки ударил яркий свет.