— Прости, я не понимаю… — бормочу я в растерянности, не уверенная, что хочу слышать то, что он может сказать.

Этого не может быть.

Этого не должно быть.

— Чего тут непонятного? — взгляд инкуба опускается на мою грудь, скользит по декольте, неглубокому, скромному, как и положено у простого домашнего платья. — Байрон тебя трепетно любит, Арсенио на тебя надышаться не может, а я просто хочу тебя тра… отыметь во все места. Потому что у этой парочки остолопов, уколотых розой любви, к тебе, видишь ли, сильные чувства, но у меня-то их отродясь не водилось и посему мне остается только пресловутый инстинкт немедленного размножения с желанной самкой и неуемная жажда энергии, в нашем случае твоей. Никакая другая меня теперь не удовлетворит и не насытит в полной мере.

— Я волчица, не суккуба, пусть бы и нечистокровная, — возражаю как можно спокойнее, тоном холодным, твердым.

— Я говорил, природа любит шутить. Или издеваться, — Клеон неспешно тянет ко мне руку, накрывает ладонью колено, начинает поглаживать через ткань платья и нижней юбки.

— И что же теперь, изнасилуешь меня? — я смотрю ему прямо в глаза, показывая, что не боюсь его.

— Зачем такие сложности? — ладонь неторопливо ползет вверх по ноге, останавливается на бедре. — Мы уже выяснили опытным путем, что о насилии тут речи быть не может, ты хочешь не меньше моего. Твоя дикая часть почуяла подходящих самцов и ныне совсем не против спариться с ними, желательно как можно скорее, но у Арсенио и Байрона чувства, — губы инкуба кривит новая презрительная усмешка, будто для Клеона слово «чувства» в таком контексте не более чем грязное ругательство. — Трепетное к тебе отношение позволяет им держать себя в руках, их жажда не настолько сильна… а тебя контролируешь ты сама, исполненная человеческого рационализма часть. К тому же, как бы сильно мне ни хотелось оказаться первым, я прекрасно понимаю, каковы будут последствия, если я необдуманно полезу вперед всех… поэтому пока я готов обойтись закуской.

Выходит, я закуска?

Не самая красивая, не самая желанная, но… голодному не до кулинарных изысков.

— Сколь полагаю, мое мнение тебя не волнует?

— Нет, — небрежно огладив бедро, ладонь движется обратно, и я едва ли не физически ощущаю, как волчица начинает млеть под прикосновениями этими, исполненными в большей степени чувством необходимости, нежели истинной страсти. — Какое мнение, о чем ты вообще говоришь? Вспомни еще, что ты честная нетронутая девица, которая должна отдаться только мужу и только в первую брачную ночь.

— Я могу просто и без затей вцепиться тебе если не в горло, то в руку и…

— Хотела бы вцепиться по-настоящему — вцепилась бы уже давно, — Клеон подается ко мне, тянет вверх юбку, забирая ткань в неудобные складки. Голос его звучит тише, тяжелое дыхание обжигает щеку, и я вдруг ловлю себя на совершенно безумной мысли, что была бы не против, поцелуй он меня. Как в тот раз, во время пикника. — Рианн, давай не будем разводить лишнюю демагогию там, где без нее можно прекрасно обойтись. Признай, что мы можем быть полезны друг другу.

Волчица соглашается.

Инкуб полезен. Он рядом и готов дать волчице то, что ей нужно, чего она ждала так долго.

Он свой, он принадлежит ей, и волчица не допустит, чтобы он искал эту пользу в другом месте, у другой женщины.

Ладонь легко проникает под поднятую юбку, пальцы вновь скользят по ноге, опускаются на внутреннюю сторону бедра. Кромка чулка границей, напоминанием о возможности остановиться, прекратить безумие это, пока не поздно, но Клеон преодолевает ее, склонившись ко мне, позволяя чувствовать его близость, однако не прижимаясь ко мне, не давая ощутить кожей кожу, тяжесть мужского тела, жар пылких поцелуев. Я стискиваю край сиденья, когда пальцы проникают под тонкую ткань белья, по последней принятой в Лилате моде, слишком открытого, чтобы явиться сколько-нибудь существенной преградой.

— Нас могут заметить, — шепчу, заполошно оглядывая часть дороги, тротуара и оград домов, видных через лобовое стекло мобиля. — Соседи или…

— И что они заметят? Двое сидят в салоне мобиля, беседуют… — Клеон чуть отстраняется, но руку не убирает.

Начинает ласкать, осторожно, едва касаясь, и я инстинктивно отодвигаю ногу, не зная, что хуже — если нас действительно заметят, поймут, чем мы занимаемся у всех на виду, или же если инкуб передумает.

Просто так, желая наказать меня или поставить в то же положение, в каком оказался он, дать понять, что чувствует он, лишенный обычной возможности удовлетворить голод.

— Мы не целуемся, я не лапаю тебя в открытую…

И затемненные стекла по бокам скрывают нас надежнее, чем кажется мне в приступе паники, смешанным с ожиданием наслаждения, с радостью волчицы, получающей желаемое хоть от кого-то из мужчин, которых она полагает своими.

— …а до остального им и дела нет. Район престижный, респектабельный, здесь шариться по чужим мобилям не станут, тем более когда водитель на месте.

С каждой минутой все труднее сохранить ровным и дыхание, и сердцебиение, мне не хватает воздуха, пусть умом я и понимаю, что система вентиляции наверняка работает исправно. Внутри копится напряжение, собирается истома сладкая, неожиданно приятно кружащая голову что самим присутствием своим, что предвкушением. Мимо проезжают мобили, идут неспешным шагом люди, однако я едва различаю их, едва придаю значение происходящему за пределами салона. Ёрзаю в нетерпении, стискиваю зубы в попытке сдержать стоны. Не только и не столько из опасений привлечь внимание, но, прежде всего, не желая демонстрировать Клеону, насколько мне это нравится.

Жар, разлившийся в крови.

Каждое выверенное, нарочито неспешное движение — инкуб знает, что нужно ему и что нужно мне, и чуть-чуть оттягивает момент, наблюдает из-под полуопущенных ресниц за выражением моего лица, за давным-давно провалившимися попытками сохранить внешнюю невозмутимость.

Желание, от которого по напряженному телу пробегает дрожь.

Клеон снова тянется ко мне, почти касаясь губами щеки, и я вздрагиваю сильнее, вскрикиваю, забывшись на мгновение в потоке нахлынувшего наслаждения, и тут же прикусываю нижнюю губу, раздосадованная собственной реакцией. Слышу, как дыхание мужчины рядом становится тяжелее, пальцы скользят по влажному лону, и волчица безошибочно распознает порыв самца немедленно овладеть своей самкой. Здесь и сейчас, наплевав на неудобства и свидетелей. Взять и женщину, и все, что она может дать: физическое удовольствие, энергетическое насыщение… потомство… семью и тепло…