Байрон возвращается и Арсенио умолкает, проглатывает возможные нелестные эпитеты в адрес Клеона. Волчица вдруг преисполняется надеждой, светлой радостью, она уверена, что все еще можно исправить, что ничего не потеряно и ее мужчины сумеют примириться друг с другом.

Жаль только, что человек похожей уверенности не испытывает. Человек видит, что правда еще не рассказана, мы не подтвердили и не опровергли наши догадки и подозрения, мы трое, как и я с Эваном, намеренно не говорим о том, о чем не хотим говорить, даже не хотим думать, будто пока она не произнесена вслух, всякая правда — лишь иллюзия, не имеющая ничего общего с реальностью.

— Мы можем сделать объявление в течение ближайших двадцати минут, — поясняет Байрон.

— Тогда идем, — кивает Арсенио.

— Подождите, — останавливаю я инкубов. — Прежде надо разыскать Эвана.

— Зачем?

— Он хотел лично засвидетельствовать… мою помолвку.

— Так он здесь? — Арсенио оглядывается так, словно может заметить человека при таком скоплении народа и на другой стороне зала.

— Да.

— Сумеешь его найти? — уточняет Байрон.

Сумею.

Отчего нет? Брата я разыщу в любой толпе.

Я спешу — времени мало, а посторонние запахи продолжают давить, сжиматься вокруг тесным душным коконом, переплетаться, рассеивая внимание и путая, словно петляющие заячьи следы. Вновь накатывает глухое раздражение — почему бы Эвану не приехать вместе с нами и не держаться поблизости, пока не придет срок объявления? Никто не вынуждал его ехать в мобиле Арсенио, брат мог взять свой, главное, прибыть вместе, а теперь мне приходится терять драгоценное время, разыскивая Эвана по всему залу.

Наконец родной запах приводит меня к… Тессе. Я узнаю ее сразу, не только по запаху, отмечаю с легким удивлением, что не припоминаю, чтобы у девушки было это воздушное кружевное платье, вызывающего алого цвета, несколько более дорогое, нежели те, что мы приобретали для ее гардероба. Подле Тессы высокий молодой человек и открытая полумаской часть лица его совершенно мне незнакома.

В отличие от запаха.

Догадка осеняет сразу.

Личина.

Подставной облик, действительно высококачественная иллюзия, позволяющая притвориться тем, чей образ записан на соответствующий кристалл. Но личина чувствительна к прямому физическому контакту, прикосновение кожи к коже нарушает стабильность проекции.

И еще подставная личина вне закона, и я не уверена, что хочу знать, где брат раздобыл запрещенный артефакт, наверняка привезенный в Лилат контрабандой.

Я наблюдаю, как Эван подтверждает мои подозрения, открывая узкое серебристое кольцо браслета на запястье и деактивируя кристалл. По неприятному, недоверчивому изумлению Тессы понимаю, что девушка не догадывалась, с кем беседовала все это время, что эта новая нежданная маска Эвана для нее такой же сюрприз, как и для меня. Возможно, в другое время, при других обстоятельствах я бы посочувствовала Тессе, поддержала ее, но сейчас мне не до чужих переживаний, я тороплю брата, напоминаю, ради чего он приехал на бал, ради чего все это вообще затеяно. Выходка Эвана, опасность, которой он подвергся, появившись на людях под личиной, да и еще в самом дворце собрания, неловкая его попытка объясниться с Тессой лишь усиливают мое раздражение, нетерпение. Арсенио и Байрону все равно, будет ли Эван присутствовать при объявлении, но для меня свидетельство брата дело принципа. В конце концов, Эван сам на том настоял.

Тесса все же уходит первой, разве что не сбегает, не готовая и не желающая обсуждать сейчас что-либо с Эваном. Брат порывается последовать за ней, но замечает, с каким выражением я смотрю на него, и остается с нами. Арсенио находит распорядителя, и спустя минуту-другую музыка затихает, танцы останавливаются, а по залу прокатывается сообщение о том, что гости желают сделать объявление. Усиленный громкоговорителем голос распорядителя тает в удивленных шепотках, заполняющих зал, и мы втроем выходим к ряду кресел на небольшом возвышении у дальней стены. Несколько из них заняты лордами — членами Верховного собрания — подле стоят их приближенными, несколько пустуют. Инкубы почтительно кланяются присутствующим лордам, я приседаю в реверансе. Мы снимаем маски, приветствуем как должно членов собрания, по очереди называем свои имена, Арсенио берет меня за руку, намереваясь по праву старшинства рода объявить о помолвке первым, но не успевает и рта раскрыть.

Из стоящих полукругом гостей из тех, кто оказался поблизости, кому любопытно и кто жаден до грязных сплетен и свежих новостей, выходит Лизетта. Я чую ее прежде, чем замечают инкубы, оборачиваюсь резко, вижу торжество в ее глазах, в блуждающей на губах улыбке легкой, удовлетворенной. Леди Дэлгас приседает в глубоком реверансе, представляется не просто леди Лизеттой Дэлгас, но тетушкой и покровительницей Арсенио. По меньшей мере пять минут она говорит о себе так, словно и впрямь приходится Арсенио родной тетей, опекуном и благодетелем, принявшим под заботливое свое крыло несчастную сиротку, бедного маленького мальчика, у которого в целом свете больше нет никого, кроме нее, Лизетты, перечисляет скрупулезно все, что она для него сделала и что намерена делать впредь, несмотря, что Арсенио давно уже взрослый и самостоятельно зарабатывающий.

Лизетта говорит.

И говорит.

С тщательно взвешенным беспокойством за непутевого племянника, с толикой патетичного надрыва, с идеально разыгранной растерянностью, непониманием матери, обнаружившей вдруг, что единственный обожаемый сын не приемлет ни заботы ее, ни добрых советов.

Лорды слушают Лизетту с умеренным интересом — сомневаюсь, чтобы их, признанных властителей всего Лилата, столь уж сильно волновали внутрисемейные дела, особенно дела, никоим образом не касающиеся ни их самих, ни города. Арсенио смотрит на леди Дэлгас с тем же недоверчивым, настороженным удивлением, что и Тесса недавно — на Эвана. Взгляд же Байрона, адресованный бывшей клиентке, быстро становится ледяным, словно подписывающим леди Дэлгас смертный приговор, — я понимаю, что он готов избавиться от нее самым радикальным способом, лишь бы быть уверенным, что она нас более не потревожит. Раскрашенная серебром и лазурью фарфоровая маска на длинной ручке слегка подрагивает в такт словам Лизетты и внезапно обращается на нас учительской указкой. Арсенио вздрагивает едва заметно и встает так, чтобы заслонить меня от леди Дэлгас, хотя вряд ли она опустится до попытки причинить мне вред на глазах всего света.

По крайней мере, физический. Оружие Лизетты — слова, способные порою ранить сильнее холодной стали.

— Эта молодая дама, госпожа Рианн Лобо из рода волков-оборотней Лобо, поступила очень дурно по отношению к моему племяннику. Она очаровала и соблазнила Арсенио, она воспользовалась неопытностью и наивностью моего мальчика и намеренно ввела его в заблуждение. Играя на его нежных чувствах к ней, эта недостойная женщина внушила ему мысль о женитьбе, хотя всякому очевидно, что госпожа Лобо много ниже Арсенио по положению и вовсе не ровня благородному лорду из рода эль Абелардо. Более того, госпожа Лобо вступила в преступный заговор с инкубом Байроном из безымянного рода, все это время претворявшимся лучшим другом моего мальчика, с целью вовлечь Арсенио в унизительную, богопротивную связь… — Лизетта умолкает, опускает взор, будто не в силах произнести подобную мерзость вслух, всхлипывает и продолжает тише, но не слишком тихо, чтобы расслышали и лорды собрания, и первый-второй ряд гостей: — Связь на троих. Ах, если бы досточтимые милорды знали, как тяжело у меня на сердце от одной лишь мысли, что мой чистый, неиспорченный мальчик пал жертвой этих ужасных извращений… что ему пришлось вытерпеть из-за похоти госпожи Лобо и собственной природы.