Шрифт:
Но Хаустов скоро нашел место аварии. Он влез с «кошками» на мокрые столбы, соединяя провода и подключая к сети электромоторы земснаряда.
В дни паводка вся стройка жила в состоянии крайнего напряжения.
Михайлов записывал в своем дневнике:
«Паводок на Дону принял угрожающие размеры. Вода вплотную подступила к перемычке, грозя вот-вот прорваться в карьер, где горизонт воды был ниже ровно на один и шесть десятых метра… И вот вода прорвалась в котлован. Она ринулась водопадом, бурным водяным вихрем. Сразу же заработали десятки насосов, несколько земснарядов тоже включилось в откачку воды.
…Подъем воды все еще сильный. Ночью сорвало понтонный мост, единственное средство сообщения между правым и левым берегами Дона. Нас отрезало от котлована, и сообщение с главной конторой возможно только на катерах. Все живем на судне. Кок не предусмотрен штатным расписанием: одну из кают приспособили под камбуз, матросы там варят на всю команду. На берег почти не ездим. Наладили рацию для связи с главным диспетчером на случай порыва телефонной линии, что случается нередко.
…Начинаем опробовать механизмы. Но качать грунт еще нельзя. Все наши наземные пульповоды стали плавучими, погрузились в воду. Свободное время используем для учебы: я стою у пульта то с Супруном, то с Кононенко и Кузнецовым.
…Душа не нарадуется, когда смотришь на Супруна, — такой он вдумчивый, спокойный, быстро растущий багер. Осенью он работал просто самоотверженно. Думаю назначить его старшим. Ну, а я — тоже учусь в каюте под гул и дребезжание моторов, готовлюсь к сдаче зачетов. И это трудно!»
В первых числах мая, когда земснаряд уже приступил к намыву плотины, как-то во время ночной смены Михайлов зашел в багерскую будку. За пультом стоял Супрун. Земснаряд вел разработку высокого берега карьера, освещенного с крыши судна ярким светом прожектора.
«Забой» постепенно углублялся, точно кто-то огромным ножом надрезал его снизу, как пирог, и одна за другой сползали в воду массивные глыбы грунта. По краю одного маленького полуостровка еще полчаса назад, поджидая вышедшую навстречу лодку, спокойно прохаживался Михайлов. А сейчас полуостров быстро «растворялся», постепенно «съедаемый» насосом, и Михайлов невольно подумал о том, что он был последним человеком, стоявшим на этом кусочке земли.
— Какой у нас идет грунт, Володя? — спросил он Супруна.
— В основе хороший песок, но вот попадает чертова глина, — Супрун огорченно вздохнул. — С карты уже телефонят, грозят остановить прием.
Глина, попадавшаяся в карьере, не годилась для намыва в тело плотины. Зато песок, спрессованный с помощью чудесной силы воды, его транспортирующей, формировался на дамбе в плотную, надежную и крепкую массу. Таким образом, известное выражение «строить на песке» претерпело в практике строительства интересную метаморфозу. Плотину возводили именно из песка и — впервые в мировой гидротехнической практике — на песчаном основании.
Багер казался особенно напряженным, и движения его приобретали энергичную резкость и решительность в те минуты, когда оползни с грохотом рушились в воду, грозя завалить глыбой грунта раму снаряда. Тогда, используя волну от обвала, он быстро отводил судно назад, затем, приближаясь, снова опускал на дно фрезу разрыхлителя, «шел на углубление». Вот эту отлично отработанную технику маневрирования — одну из составных частей искусства багера — несколько минут наблюдал Михайлов, молча стоя рядом с товарищем.
Дверь в багерскую со стороны палубы была приоткрыта, и туда проникал прохладный ветер вместе с похожим на гулкий морской прибой ночным шумом стройки.
— Ну, как занятия, Виктор? — спросил Супрун, оглядываясь на командира. Обычно он называл его: Виктор Иванович, а обращаться по имени разрешал себе только вне судна или когда старые друзья оставались вдвоем.
— Медленно. Не выдерживаю сроков! «Горю». Летят мои обязательства, — сказал Михайлов.
Супрун тоже готовился к приемным экзаменам в строительный институт, собираясь осенью для этого съездить в Москву, и Михайлов знал: весь экипаж следит за тем, как учится он, командир судна.
— А ведь у нас почти все учатся: ты и я — в институтах, Кузнецов — в МГУ, Кононенко — в десятом классе школы рабочей молодежи, Акусок — в седьмом, Шохин, Мысов и механик Киреев — там же. Прямо плавучие средняя и высшая школы, — улыбнулся Михайлов.
Супрун сказал, что ему очень трудно выкраивать время для занятий, а с разворотом летних работ будет еще труднее.
— И у меня тоже — доверительно сказал Михайлов. — Иногда думаю: не бросить ли? Мы на стройке, отдаться ей целиком — оправдание как будто есть. Кто осудит? Но потом поразмыслю еще, бросить жалко и стыдно, а не бросить, — будет очень и очень тяжело.
— Верно, — кивнул Супрун.
— Вот и кое-кто из моих знакомых подсказывает, — продолжал Михайлов, — что с учебой можно повременить. Мне в марте исполнилось двадцать пять. Еще молод, а учиться никогда не поздно.
— Бросать, я думаю, нельзя — именно потому, что мы на такой стройке, — сказал Супрун. — Я сам иногда сомневаюсь: не повременить ли? И говорю себе: нет!
Где-то впереди, в забое загрохотало, и волна подбросила нос судна вверх. Супрун, чуть откинув назад корпус, быстро нажал на пульте несколько кнопок, и глубокая складка легла на его широком лбу между чуть сдвинутых темных бровей.
Михайлов помолчал и потом, зайдя сбоку, внимательно посмотрел в лицо Супруна, сосредоточенное и чуть раскрасневшееся от напряжения, и еще долго вглядывался в черты друга, точно нашел в них что-то новое и интересное для себя.
К полуночи собрались тучи и грянул первый весенний ливень с грозой. Синие молнии прорезали темное зеркало Дона. При вспышках вдруг выплывала из темноты степь, точно заштрихованная косой и тонкой сеткой серебряных нитей дождя.
Капли дробно стучали по крыше багерской, сливаясь с шумом моторов, когда Михайлов вышел на палубу.