Шрифт:
— Люблю грозу в начале мая! Вот она, увертюра к открытию весны. Поздравляю, Володя! — крикнул он в рубку.
Молнии вспыхивали над плотиной. Они почти не прибавляли света в залитый электричеством котлован, и казалось, что это длинные жаркие огни электросварки над вершинами портальных кранов, над самым гребнем плотины, вознесенной в небо.
— Ты знаешь, Володя, я позиций сдавать не собираюсь, — крикнул с палубы Михайлов. — Институт не брошу, нет! Не имею права.
Все лето земснаряд Михайлова намывал четвертую и пятую карты правобережной части плотины. Гигантским полукольцом она уже поднималась над степью, и верхняя плоскость ее была настолько широка, что там проектировалось проложить полотно железной дороги. Ближе к Дону гребень плотины поднялся особенно высоко.
Экипажи земснарядов работали так дружно, что на участке Капкова отметка была достигнута в августе, а Михайлов выполнил обязательство еще раньше — 28 июля. И уже в сентябре он возвел свои пикеты до высшей проектной отметки, сдав государственной комиссии первый на строительстве километр готовой плотины.
Никто из экипажа не прерывал в эти дни своей учебы. А в середине июля, в самый разгар летних решающих работ, старший багермейстер Супрун и с ним еще несколько техников и багеров с других земснарядов стали собираться в Москву держать экзамены в инженерно-строительный институт.
Супрун уехал в Москву на месяц, но конкурсных испытаний не выдержал и вернулся на стройку как раз к ответственному периоду подготовки к перекрытию русла Дона… И Кузнецов, и Кононенко, и Михайлов, которые в течение месяца по ночам делили между собой его вахты, радостно встретили товарища.
— Ну, друг Володя, — сказал Михайлов смущенному и не скрывавшему своего огорчения Супруну, — не сдавайся. Провалился по математике — это тебе урок. Злее будешь. А в следующем году на экзамены поедешь вместе с Пашей Кононенко. Мы его тоже к тому времени подготовим в студенты!
Из дневника Михайлова:
«…Сегодня первый день нового учебного года в школе, построенной на берегу будущего Цимлянского моря. Я увидел, как пожилой строитель вел по дороге в школу крохотную девочку в белом переднике, с косичками и бантиками, и подумал о том, что у меня скоро будет сын или дочь и как было бы хорошо вот так же повести их в школу… Я сказал об этом Ане, которая шла со мной рядом. Потом мы размечтались и едва успели сесть на попутную машину Ремзавода».
Я сидел в каюте Михайлова, перелистывая его дневник, в то время как сам он вместе с механиком Акуском в машинном трюме занимался переборкой одного из электромоторов. Дневник Михайлов вел уже давно, но нерегулярно и бегло, как человек, которому каждый день не хватало нескольких часов в сутки.
Коротенькие, непритязательные эти записки раскрывали интересные черточки характера самого начальника земснаряда. Но в то же время это была своего рода летопись жизни экипажа и документ производственного опыта, который Виктор Иванович, заглядывая далеко вперед, надеялся использовать на других стройках.
Земснаряд Михайлова принадлежал к тому типу судов, которые гидромеханизаторы вкратце называли «трехсотками», точнее — марки «300—40», что определяло два важнейших параметра агрегата: его способность перекачивать в час триста кубометров пульпы и поднимать ее по трубам на высоту сорок метров.
— Чем длиннее трасса, тем слабее напор в трубах, это естественно, — объяснял Михайлов, добавив, что, когда затащенный на вершину дамбы пульповод растянулся более чем на три с половиной километра, земснаряд работал, что называется, «на пределе» крайнего напряжения всех механизмов.
Это был первый опыт молодежного экипажа, потому что никто и нигде еще не намывал такие плотины и на такой высоте.
В ответственнейшие дни, когда земснаряд возводил последние — самые высокие, самые трудные — метры гребня плотины, Михайлов перенес свой наблюдательный пункт на карту намыва. Здесь, у телефона, подчас подвешенного просто к столбу или к маленькой будочке, укрывающей от ветра и дождя, днем и ночью, при свете прожектора, он наблюдал за движением пульпы, направляя работу своего экипажа.
Сейчас этой будочки уже не было: вместе с линией телефонных столбов она перекочевала к Дону, к месту новой площади намыва.
Мы направились туда, и еще с дамбы Михайлов заметил коренастую фигуру Капкова.
— Ну, что у тебя, Виктор Иванович? — спросил начальник участка у слегка запыхавшегося Михайлова, когда тот подбежал к нему. — Уже есть приказ начальника строительства — диспозиция на все этапы работ по перекрытию русла.
— Ну, что ж, я готов, ждем праздника! — улыбнувшийся Михайлов смахнул со лба легкую испарину и, глубоко дыша не то от бега, не то от того радостного волнения, которым светилось его лицо, расстегнул верхние пуговицы синего кителя.