В этом отношении история расследований Елисаветовского городища действительно поучительна. Открывший Елисаветовское городище и впервые выдвинувший гипотезу об его соответствии «дополемоновскому» Танаису Леонтьев, естественным образом, относился с напряженным интересом к его расследованию; тем не менее, на городище он ограничился пятью «пробными ямами», уделив главное внимание курганному некрополю. Причины такого хода работ вполне ясны: «время, а еще более руки рабочих были нам дороги», пишет Леонтьев [187] , а курганы составляют «предмет разысканий во всяком случае более надежный и к тому же в особенности указанный моею инструкциею». В итоге работ, предпринятых с целью выяснения возможности отожествления Елисаветовского городища с древним Танаисом, оказались раскопанными 23 кургана некрополя, едва ли заключавшего погребения основной массы населения Елисаветовского городища, самое же городище осталось едва тронутым.

Было бы, впрочем, ошибочным винить за такую постановку дела самого Леонтьева. Он понимал, что значение добытых при раскопках вещей нельзя определять только по их художественной или материальной ценности; он мечтал о времени, когда с ростом археологической науки «вещи, не имеющие в отдельности никакой цены, получат неизмеримую ценность, как памятники цивилизаций, отличающихся друг от друга и уже не безыменных» [188] . Но он знал, что от него ждут именно ценных вещей, «археологической добычи», как он сам обозначает находки при раскопках, знал и то, что без такой «археологической добычи» раскопки считаются не оправдывающими производимых на них затрат, и с этими требованиями не мог не считаться. Более того, его действия были и прямо стеснены особой инструкцией, характер которой вполне ясен как из приведенной выдержки, так и из других неоднократных упоминаний Леонтьева.

Что же извлек Леонтьев из своих работ для определения характера городища? В пяти «пробных ямах», по его словам, «не было найдено никаких вещей, кроме одной чашечки хорошей формы с черною поливой и вообще попадалось мало остатков древних построек» [189] , а несколько предметов, случайно найденных на поверхности городища, также не дали чего-либо решающего; что же касается раскопанных Леонтьевым курганов, то в них и их материале Леонтьев просто не сумел разобраться. Для того, чтобы оказалось возможным признать Елисаветовское городище дополемоновским Танаисом, требовалось, по мнению Леонтьева, во-первых, чтобы среди находок были типичные греческие вещи, во-вторых, чтобы эти вещи принадлежали «дополемоновскому» времени. Подойдя с этой точки зрения к добытому в курганах материалу, Леонтьев стоит перед ним в полном недоумении, не находя типичных предметов, «оказывающих греческое искусство времени до р. Хр.»; более того, он вообще не знает, как к этим находкам подступиться, к какому времени отнести: «Вообще свойство елисаветовских находок такого рода, что эпоху курганов трудно определить: иные могут восходить весьма далеко в древность; другие могут относиться ко времени довольно позднему, далее, может быть, ко времени аланов» [190] . В полное недоумение повергает его находка наконечника стрелы из кремня: он колеблется, отнести ли его «в самую отдаленную древность, можно даже сказать, во времена незапамятные», или «ко времени переселения народов, когда следы греческой образованности должны были в таких странах совершенно исчезнуть» [191] . Подводя итоги всем своим наблюдениям над материалом курганов, Леонтьев дает им общее определений, что они, «очевидно, принадлежат не греческому племени, но показывают однако же цивилизацию, испытавшую греческое влияние»: вследствие этого не в этих курганах надо искать погребения основного греческого населения дополемоновского Танаиса. Отсюда естественно вытекает и заключительный вывод Леонтьева, что центр тяжести предстоящих работ должен быть перенесен с курганов на городища Недвиговское и Елисаветовское вместе с их грунтовыми некрополями.

Несомненно, что со своей точки зрения, т. е. с точки зрения исследователя, ищущего «дополемоновский» Танаис, Леонтьев вполне правильно наметил очередные задачи предстоящих в области нижнего Дона работ. Эти задачи остались очередными и до наших дней, несмотря на то, что вопрос о местоположении Танаиса продолжал оставаться в центре внимания многих археологов, несмотря также и на то, что область дельты Дона раскапывалась не так уж мало.

Следующими за Леонтьевым работами в области Елисаветовского городища были расследования Хицунова в 1871 г. [192] На городище его работы состояли в прорытых в 40 местах «пробных канавах и ямах». Эти «раскопки», несомненно, сильно повредили слои городища (40 пробных канав и ям!) и, по-видимому, дали небезынтересный материал: автор отчета так описывает эти находки: «Раскопки… обнаружили остатки жженой земли, угля, золы и мусора, разбросанные дикарные камни, несколько поврежденных широкогорлых амфор с потертыми греческими клеймами и простых глиняных лампочек, следы фундамента, построенного из дикарного камня, глиняную урну, заключавшую в себе пережженные человеческие кости; черепки глиняной посуды, отчасти простой, отчасти покрытой черною поливою, обломки глиняных грузил для сетей и толстых костяных игл, рыбьи кости и толстые слои рыбьей чешуи, заставляющие предполагать, что и древние обитатели этой местности подобно нынешним казакам занимались рыболовством. Только в одном месте найдены две бронзовые боспорские монеты, по-видимому, II в. по р. X. и античный резной камень с изображением мужской головы». Значение всех этих находок не было оценено Хицуновым: судя по одной из его дальнейших фраз, он считает результаты этих работ «неудачными» и ограничивается лишь приведенным сухим перечислением материала, в большей своей части оставленного им на месте и в силу этого безвозвратно потерянного для археологической науки. К определению того, что мы можем извлечь даже и из этого перечня, мы еще вернемся. Сверх работ на городище, Хицуновым было раскопано несколько курганов, дающих некоторые интересные данные о курганном некрополе.

В течение длинного периода между работами Хицунова (1871) и началом работ А.А. Миллера (1908) городище, насколько я знаю, не раскапывалось совсем; для курганного некрополя событием явилась раскопка в 1901 г. знаменитого Ушаковского кургана [193] .

С 1908 г. начинается период планомерных и научно поставленных расследований А.А. Миллера. Уже в первый год его работ (1908) было произведено самое тщательное обследование всей местности Елисаветовского городища, причем работы не ограничивались одной лишь площадью городища, а включали и его окрестности, был раскопан целый ряд курганов и проведена небольшая «пробная траншея» в городище. В следующие годы работы продолжались и на городище, и в курганном некрополе. Но распределение работ между городищем и курганами было очень неравномерным: при значительном количестве раскопанных курганов на городище было проведено в 1908, 1909 и 1910 гг. всего три совсем небольших (9,10x3,10 м; 10,60x3,00 м, третий определяется в отчете как «траншея на незначительной площади») раскопа, давших материал безусловно показательный, но слишком малочисленный. В отчетной статье А.А. Миллера о расследованиях 1908–1909 гг. находкам на городище посвящено несколько страниц; здесь мы получаем представление о характерных группах находок, а наиболее показательные экземпляры воспроизведены на хороших рисунках. К сожалению только, А.А. Миллер, давая в своей публикации представление о встреченных в Елисаветовском городище группах материала, совсем не касается вопроса о соотношении этих групп между собой, что для правильного представления о характере поселения особенно важно. Сосуществование в обиходе привозных греческих предметов с типичными местными изделиями вроде грубых вылепленных от руки горшков — черта, общая для всех поселений северного Причерноморья, будут ли это греческие колонии или местные городища; разница между различного рода поселениями будет состоять главным образом именно в соотношении этих групп между собой. Не помогает и приложенная к статье А.А. Миллера опись находок: в нее включен только отобранный материал, и, как мы видим, отобрано было очень мало предметов. Сам А.А. Миллер не вводит в свою статью попытки определить на основании находок характерные черты поселения и ограничивается указанием на обширность площади находок и время, которые могут «вполне соответствовать древнему Танаису» [194] .

Подводя итоги проделанным за весь дореволюционный период работам, мы не можем не отметить еще раз, как мало внимания было уделено самому городищу. Курганный некрополь раскапывался многократно и основательно: более сотни раскопанных курганов, дают возможность составить вполне ясное представление о характерных особенностях погребений этого некрополя, хотя многие из курганов и оказались разграбленными. Что же касается городища, то там в итоге всех работ мы имеем «пробные ямы» Леонтьева и Хицунова и три совсем небольших раскопа А.А. Миллера. Мы уже указывали на основную причину сосредоточения внимания на курганах: гласными и негласными инструкциями курганы постоянно указывались как «предмет разысканий во всяком случае более надежный» в смысле возможности получения ценных находок. Та же погоня за «археологической добычей» влекла за собой и вообще недостаточное внимание к области нижнего Дона, отношение к ней как к чему-то безусловно стоящему на втором плане по сравнению с крупными колониями, как Ольвия, Херсонес и др. Уже Леонтьев вполне определенно высказывает такой взгляд в конце упоминавшейся нами статьи: «Наш „тихий“, „святой“ Дон не может соперничать не только с знаменитыми местами нахождения археологических памятников, какие представляют Италия, Греция, Египет, Передняя Азия, но и с многими пунктами в нашем отечестве. Ольбия и Херсонес, Керчь и Тамань из мест исследованных или исследуемых имеют над ним несомненное преимущество» [195] . Очевидно, той же точки зрения держались и археологи XX в., уделявшие Ольвии, Херсонесу и Керчи гораздо больше внимания, чем поселениям области нижнего Дона. Даже Недвиговка, соответствие которой Танаису римского времени уже давно вполне доказано, не составила исключения. После Леонтьева здесь копали в 1867 г. Тизенгаузен, в 1870 г. — Хицунов [196] , затем всякие работы на городище прекращаются до 1908 г.; в 1908–1909 гг. Веселовский копал, только некрополь [197] . В общем о Недвиговском городище мы знаем все же значительно больше, чем о Елисаветовском, так как в результате работ археологов прошлого столетия в нашем распоряжении имеется богатый эпиграфический материал, не только устанавливающий с полной несомненностью существование близ Недвиговки Танаиса римского времени, но и заключающий важнейшие сведения о жизни и организации этого поселения. Зато по части наличного материала положение дел с Недвиговским городищем много хуже, чем с Елисаветовским: работ, подобных работам А.А. Миллера, не производилось там вовсе, и в наши музеи попали оттуда только отдельные немногочисленные предметы более или менее художественного характера. Что касается остальных поселений области нижнего Дона, то в них работы производились в еще значительно меньших размерах, и опять-таки они сводились преимущественно к раскопкам курганов [198] .

Описанный характер расследований и самого Елисаветовского городища, и других поселений той же области неизбежно должен был привести к недоразумениям. Курганный некрополь около городища при станице Елисаветовской оказывался почти единственным источником для суждения о типе данного поселения, при самом слабом представлении о материале, найденном в самом городище, при невозможности учесть особенности всей области нижнего Дона. Между тем интерес к вопросу о местоположении древнего Танаиса не падал. А.А. Миллер в уже упоминавшейся нами статье высказался в пользу отожествления Елисаветовского городища с древним «дополемоновским» Танаисом; взгляд его не встретил поддержки у других археологов. Миннз, ссылаясь на отсутствие среди елисаветовских находок типичного для греческих поселений материала, в частности эпиграфического, склонен считать Елисаветовское городище упоминаемой Страбоном Алопекией [199] ; с резким отпором против мнения А.А. Миллера выступил и М.И. Ростовцев, с наибольшей определенностью высказывающийся в «Скифии и Боспоре» [200] : «Во всяком случае, Елисаветовское городище на роль древней Танаиды претендовать не может. Курганный некрополь его дает картину, типичную для некрополей около городищ Киевщины, Полтавщины и Подолья, отнюдь не картину греческого некрополя и даже не картину некрополя смешанного, как мы его наблюли в соседстве Нимфея, Горгиппии и полуэллинских городов устья Днепра и Буга, раскопанных Гошкевичем и Эбертом» [201] . Наиболее вероятным представляется Ростовцеву, что и в дополемоновское время Танаис находился, там же, где мы знаем его в римскую эпоху, т. е. на месте Недвиговки.

Итак, Миннз возражает против возможности локализации древнего Танаиса около нынешней Елисаветовской станицы главным образом на основании отсутствия материала, характеризующего греческое поселение; Ростовцев — потому, что курганный некрополь дает иную картину, чем некрополи греческие или смешанные. По существу вопроса я выскажусь тогда, когда, ознакомившись с находками 1928 г., мы сможем сделать ряд твердых выводов о времени существования Елисаветовского городища и о характере, который оно имело. Сейчас коснусь только аргументации обоих авторов. Как мы видели, оба они исходят из представления о Танаисе, как о чем-то почти идентичном крупнейшим причерноморским городам — Ольвии, Пантикапею и другим. Это, несомненно, ошибка. Танаис, как это достаточно ясно отражено в известиях древних авторов, не колония греков — ионийцев или дорийцев, а торговый пункт, основанный жителями Боспора, при этом основанный далеко от Черноморского побережья, поддерживавшего деятельные сношения с метропольной Грецией; местные условия не могли в силу этого не сказываться здесь гораздо резче, чем в остальных колониях. И то, что мы знаем о Недвиговке — Танаисе римского времени, — вполне подтверждает такое представление: неоднократно отмечалось исследователями, что танаисские надписи дают больший процент негреческих имен и более испорченный греческий язык, чем надписи других причерноморских городов; архитектурные остатки, по свидетельству Леонтьева, также отличаются несвойственной греческим строениям грубостью и небрежностью, свидетельствующей, «что тот Танаис, развалины которого мы имеем в Недвиговском городище, не только не есть греческий город хорошего времени, но и вообще не есть чисто-греческий город» [202] . Леонтьев склонен считать отмеченные им черты особенностью Танаиса позднего, «возродившегося» после разрушения его Полемоном, от Танаиса же «дополемоновского» он ждет и большего богатства, и более греческого облика. Едва ли он в этом прав.