Отмечу, прежде всего, что новочеркасский фрагмент представляет собою памятник действительно уникального характера. За исключением одной неизданной находки, речь о которой будет в дальнейшем, мы вообще не знаем в древнейшей ионийской керамике такого рода кувшинов, вверху переходящих в головы животных [152] . В то же время ряд особенностей теснейшим образом сближает его с группой расписных «родосско-милетских» энохой; эти особенности касаются как деталей формы, так и орнаментации. Особенно близкую аналогию нашему фрагменту представляет изданный Б.В. Фармаковским фрагмент, найденный в «скифском» погребении в имении Болтышка, Киевской губ. [153] Наряду с техническими особенностями (характер глины, лака, обмазки) у обоих обломков повторяется также и ряд деталей формы и орнаментации, как, например, форма и изгиб ручки, орнамент на кружках, выступающих по обе стороны от ручки, орнамент черточек на плечах; и самый характер выполнения некоторых из этих деталей (орнамент «мельничного колеса» на кружках) настолько сходен здесь и там, что этим устанавливается не только принадлежность обоих памятников одной группе, но и приблизительная их одновременность. С другой стороны, голова нашего быка встречает аналогии в некоторых фигурных вазах, родосское производство которых не вызывает, насколько я знаю, сомнений [154] .

По вопросу о хронологии керамики «родосско-милетской» группы больше сделано для выяснения эволюции стиля и связанной с этим относительной хронологии тех или, иных типологических особенностей, чем для установления определенных дат. Но мы имеем все же некоторые твердые опорные точки, благодаря которым та группа «родосско-милетской» керамики, к которой относится фрагмент из Болтышки, а вместе с ним и наш новочеркасский [155] , с большой долей уверенности может быть отнесена к концу VII века до н. э. [156] Точнее датировать я не берусь, чтобы не повторять ошибок прежних археологов, слишком часто произвольно фиксировавших определенные хронологические даты на этапах типологического развития.

Для поставленного нами вопроса новочеркасский фрагмент имеет несомненно первостепенное значение. Он дает нам основание предполагать наличие каких-то торговых сношений греков-ионийцев с областью реки Танаиса уже в конце VII в. до н. э.; при этом привозившиеся греками изделия не только достигали устья Танаиса, места, впоследствии ставшего центром оживленного торгового обмена между греками и кочевниками Придонья, а уже тогда проникали далеко в глубь данной области. Остается очень пожалеть об отсутствии более точных сведений относительно обстоятельств находки обломка; к счастью, некоторые другие аналогичные находки дают нам представление о том, кто мог быть потребителем такого рода изделий ранней архаической Ионии. О них речь будет впереди.

О происхождении второй находки, во многих отношениях аналогичной только что описанной, мы осведомлены лучше. В 1869 г. крестьянин Малоколодезянского поселка Донецкого округа Шацкий, добывая для себя камни в степи, случайно наткнулся на гробницу с вещами. Присутствие среди этих вещей двух ценных изделий — одного золотого, другого серебряного — заставило Шацкого объявить о своей находке по начальству; поспешивший на место находки сотник Чернояров в рапорте на имя сыскного начальника Донецкого округа представил подробное описание местоположения потревоженной гробницы, обстоятельств ее обнаружения и состояния, в котором он ее застал. Так как это описание не попало ни в одно из печатных археологических изданий [157] , я считаю не лишним в извлечении привести его здесь.

Место находки описано в рапорте очень подробно: «Ниже слободы Криворожье, по течению реки Калитвы, в 3 1/2 , верстах на правом береге находится поселок Алексеевка б. Слюсаревых; над этим поселком возвышается гора, хребет которой против соседних гор правой стороны есть самый высший; на вершине ее 6 курганов, кольцеобразно расположенных, из коих один самый большой и ближайший от реки именуется Должиков курган; от него по направлению к востоку на сто шагов ровно… нашел место, где найдены вещи. До разрытия место это представляло весьма малый кургашек, возвышавшийся от подошвы земли никак не более полуаршина, в диаметре около полторы сажени, на вершине были сгруппированы каменья из песчаника, забитые землей и обросшие мохом. Вещи, по словам Шацкого, находились в земле против центра возвышенности, не более, как на один аршин от поверхности и лежали прямо в земле, венец и около его, кувшинчики. По прибытии моем на это место я встретил груду мелких каменьев, перемешанных с землею и песком, из коих некоторые были закопчены дымом, другие перегорелые, а иные обратились в сплав жужелицы».

То состояние, в котором оказалась могила к моменту прихода Черноярова, не дает, к сожалению, ясного представления об обряде погребения. Тем не менее, ряд отмеченных в рапорте обстоятельств очень характерен. Мы находим здесь обычное для «скифских» некрополей расположений курганов на вершине горного хребта, здесь возвышающегося над долиной реки: сразу же вспоминается группа «Семибратных курганов» расположенных на высоком горном хребте над Кубанью, группа курганов над Цукурским лиманом на Таманском полуострове, курган на Темир-горе близ Керчи и многие другие. И самое устройство разрытого «весьма малого кургашка» встречает повторения в тех же группах: так, сходные черты (земляная неглубокая могила под завалом из камней) имело, по-видимому, раннее «скифское» погребение в кургане на Темир-горе близ Керчи [158] . Упоминающиеся в рапорте Черноярова копоть, перегорелые камни и земля и кусочки угля представляют, по-видимому, остатки погребальной тризны, место которой могло находиться в непосредственном соседстве с могилой: в поисках новых находок крестьяне перерыли, очевидно, и его. Все это не составляет сомнений в том, что здесь мы имеем дело с одним из типичных «скифских» погребений.

В раскопанном погребении были найдены: 1) «золотой обруч с загнутыми под прямым углом на наружную сторону краями, с изображением на внутренней части двух иероглифических знаков, большой и тяжелый (весом 1 ф. 47 зол.)» [159] ; 2) «небольшая серебряная головка быка, отломанная от нижней части» [160] ; 3) и 4) «два глиняных малых кувшинчика простой работы»; 5) «один большой кувшин лучшей работы, испещренный разными греческими узорами и изображениями», горлышко которого в верхней части переходит в голову барана. Последний предмет был во время раскапывания могилы разбит лопатой, и обломки нижней его части были разбросаны, раздавлены и затоптаны в землю крестьянами; Чернояров, судя по рапорту, все же собрал кое-какие черепки, но до нас они не дошли. Не дошли до нас и два простых кувшинчика. По имеющимся в «деле» материалам, они поступили в Эрмитаж вместе с другими находками криворожского погребения; если они и имеются там, они, очевидно, уже давно попали в группу предметов, данные о происхождении которых безнадежно утрачены. Среди криворожских вещей их, во всяком случае, нет.

Возможно, что погребение заключало в себе также и какие-то мелкие бронзовые предметы: рапорт отмечает, наличие «мелких частей какого-то перегорелого вещества ярко-зеленого цвета» — обычный вид окислившихся и разрушающихся от лежания в земле бронзовых изделий.

Для нас особенно интересен «кувшин, испещренный разными греческими узорами и изображениями», от которого мы имеем верхнюю часть в форме головы барана (рис. 26). В своем настоящем виде и эта часть сохранилась плохо: она склеена из кусков и реставрирована гипсом, поверхность ее сильно стерта, ручки, одного из рогов и около половины второго нет. Но в основном тип ясен.