«— Дружище Персидский, оставим в покое мужа, жену, знакомого и, видимо, неполированный шкаф. У меня есть более радостные вести. Нашему КБ выделяют квартиру!

У стеклянного торца стало тихо-тихо.

— И кто ее получит?

— Думаю, что я, — со скромной уверенностью ответил Хоменко. — Три комнаты, лоджия, восьмой этаж и вид на реку. — Старики, это прелесть!

Он помахал нам рукой, как иностранный посол с самолетного трапа, и побежал в приемную начальника КБ.

А мы стояли и грустно глядели вслед этому баловню судьбы, этому счастливчику, этому пусть даже нахалу! Только за один год он выпросил премию в министерстве, добыл путевку в крымский Сеченовский институт (два месяца голубой санаторной жизни) и провел телефон…

Дверь приемной отворилась, и из нее выскочил молодой конструктор Костя Дрыга. Третий день он сиял, как может сиять лишь отец новорожденной двойни, но теперь положительно испускал какие-то знойные волны.

Из его радостного, но довольно невнятного лепета мы поняли: кажется, ему выдадут ордер!

— А Вацлаву? — хором воскликнули мы.

— Вацлаву тоже. Мы с ним будем сосуществовать. В одной квартире!

Ведущий конструктор Василинский попросил, чтоб его ущипнули.

Мы вернулись к чертежным комбайнам в состоянии легкого транса. Что-то подобное испытывает человек, у которого перед самым носом жена захлопнула детективный роман, чтобы послать в гастроном за сметаной. Что же будет дальше?

Ждать пришлось недолго.

В тот же день Костя заскочил в КБ бледный, как известковый раствор:

— Дело плохо, — прошептал он.

— Ну, не томи!

— Вацлав принес справку. У него шизофрения. С 1962 года…

Мы подавленно молчали.

— В общем, того, — продолжал Дрыга, буравя пальцем левый висок. — Но, по-моему, чистейшая липа.

— Нет, — сказал Василинский. — Вы с ним никогда не работали, Костя. А я — да. У Вацлава Свиридовича всегда были странности. Ослабли фрикционные передачи… Вы заметили, как у него блестят глаза?

Действительно, глаза у него всегда блестели!

— Прошлым летом он запорол два чертежа, — вдруг вспомнил кто-то. — Кроме того, он пошел на именины к зам. директора, хотя его никто не звал!

— И он храпит во сне!

Воспользовавшись временно наступившим замешательством, Персидский предпринял очередную попытку.

— Из жизни сумасшедших, — начал он, поспешно глотая слова. — Один пациент приходит к доктору и просит выписать его из больницы. «А что у вас на веревочке?» — спрашивает доктор. «Это мой Тузик». «Нет, — говорит доктор, — это галоша. Вернитесь, милейший в пала…»

Закончить свой стародавний анекдот Персидскому не удалось, потому что к нам подошел Вацлав Свиридович.

— О чем вы здесь толкуете? — поинтересовался он.

— Ни о чем, о фрикционных передачах.

Я присмотрелся к нему — у него дергалось веко.

В течение ближайшей недели, проштудировав тома энциклопедии на букву «Ш», мы значительно пополнили запас информации о шизофрении. Мы узнали, что она бывает кататонической и параноидной, что в среднем ею страдает от 20 до 64 человек на каждые десять тысяч, что течение ее сложно, а симптомы многообразны — от импульсивных движений до мышечного оцепенения и бурной дурашливости.

Стоя на рабочих точках, мы не спускали глаз с нашего психа. Иногда он импульсивно оборачивался, и тогда мы замечали на его лице какое-то мышечное оцепенение.

За три дня до заседания месткома, решавшего квартирный вопрос, Вацлав Свиридович хихикнул и швырнул на пол полухрустальный графин. Потом он подошел к Косте Дрыге.

— А что сказал Навуходоносор? — спросил шизофреник.

— Не знаю.

— Я знаю, что ты не знаешь. Но все знают, что местком не знает, что я все знаю!

Через полчаса Костя отказался от идеи сосуществования. Все остальные сотрудники тоже не пожелали жить в одном коридоре с человеком, у которого не все дома. Квартира досталась Хоменко целиком и полностью.

Когда члены месткома разошлись, я подошел к красному уголку и заглянул в приоткрытую дверь. Вацлав Свиридович откалывал канкан, напевая: «А шизофреники там вяжут веники…» Увидев меня, он остановился и назидательно сказал:

— Не надо быть лопоухим, понял? Ну! Или ты думаешь, что я ненормальный?

— Нисколько, — ответил я, заискивающе улыбаясь.

Это тоже симптом: говорить, что ты нормальный, когда все видят, что не совсем.

Кончилось все, как Вацлав хотел. Он добыл отменную жилплощадь и отпраздновал новоселье. Но появилось и маленькое «но». Женщины стали обходить его, как заведенную мину. Вацлава жалели. За его спиной шептались. И в довершение ко всему ему объявили:

— Здесь вам будет трудно — расчеты, подсчеты, редуктора… Переходите в архивный отдел, Вацлав Свпридович!