Шрифт:
Сразу после передачи из соседней области пришло требование: «Вышлите Сумарокова в издании Новикова».
Помимо этого, со всех концов поступает масса других заявок на типовых формулярах «Книга — почтой». Я удовлетворяю их частично.
О. Г. Семисватова передала мне записку:
«Уважаемый тов. Никаноров!
До 31 декабря с. г. необходимо провести инвентаризацию вверенной вам библиотеки. Данные прошу сообщить».
17 декабря. В школе начались экзамены. Сын машинистки Лели Вова предложил мне написать сочинение о роли Тургенева в освещении разложения… уж не помню точно чего, кажется, дворянского общества.
Отказать неудобно. В половине третьего ночи Вовино сочинение было закончено.
Из облоно пришел запрос по жалобе одного читателя: почему я не шлю «Книгу — почтой»?
О. Г. Семисватова передала записку:
«Заведующему библиотекой на общественных началах.
В трехдневный срок необходимо заполнить форму 2, 5 и 8-а.
Обращаю ваше внимание на ряд ухудшившихся показателей, в частности на недостаточную оборачиваемость книги.
Усильте массовые мероприятия».
5 января. Вчера я снова встретил председателя месткома и сказал ему:
— Здрасте!
— Здравствуйте, здравствуйте! — радушно отозвался Вениамин Васильевич. — Ну как, Никаноров, живем, ничего?
— Ничего.
— Стало лучше?
— Лучше.
— А ты боялся открыть библи…
— Одну минутку, Вениамин Васильевич! — извинился я.
О. Г. Семисватова передала записку:
«Приказ № 2, п. 3.
За недостаточную оборачиваемость, за халатность, выразившуюся в невысылке одному читателю книги-почтой и за низкое качество отдельных диспутов заведующему на общественных началах тов. Никанорову объявить выговор и предупредить…»
Вениамин Васильевич довел свою мысль до логического конца:
— А ты боялся открыть библиотеку!
ТЙНЬ-ТИЛЕНЬ
— Итак, основы поэтики мы с вами прошли, — объявил руководитель литературной студии Ким Чуркин. — А чтоб окончательно усвоить элементы стихосложения, предлагаю провести практикум на тему «Экспромт». Как смотрят товарищи?
Товарищи смотрели положительно. И Ким приступил к делу, дав поэтический зачин.
— Брызнул яркий луч вдали… — начал он, слабо завывая.
Вторую строку предложила сидевшая напротив нормировщица Алла:
Нежно свищут соловьи.
Чуркин немного поморщился, но зафиксировал это довольно тривиальное продолжение.
Еще две строчки, последовавшие затем, не принесли больших открытий, хотя сочетание «россыпи-огни» многим понравилось:
И плывет луна за тучей.
Меркнут россыпи-огни.
После этого Чуркин вызвал одного из самых даровитых студийцев — Сеню Ющенко, уже печатавшегося в тонких журналах, и тот подарил нечто метафорическое:
В бочке солнца скрылся день,
Ночь в лесу легла на пень.
Это, несомненно, было хорошо, но еще не хватало яркого звучания. Специалистом по звучности слыл 65-летний бухгалтер Никодим Пантелеймонович Говоруха, и недаром.
Повторив для разбега предыдущее, он ринулся на помощь, возвестив:
В бочке солнца скрылся день,
Ночь в лесу легла на пень.
Чу! Ни пенья-дуновенья,
Ни тинь-тинь и ни тилень!
Слушатели восхищенно зароптали.
Было сочинено еще строк 17, из коих Ким Селиверстович отобрал всего две, принадлежавшие поэтессе Аделаиде Борщ:
На подушке луговой
Спит лирический покой.
Благодарно улыбнувшись Аделаиде, руководитель студии прочитал все целиком:
Брызнул яркий луч вдали.
Нежно свищут соловьи…
И плывет луна за тучей.
Меркнут россыпи-огни.
В бочке солнца скрылся день,
Ночь в лесу легла на пень.
Чу! Ни пенья-дуновенья,
Ни тинь-тинь и ни тилень!
На подушке луговой
Спит лирический покой.
— А, знаете, н-ничего! — явно сдерживая чувства, отметил Ким. И докончил вещь философским обобщением:
Мне отрадно и привольно —
Рад эпохе я такой!
<