но черта с два удалось:

решетки и стены каменные

он проходил насквозь.

Привык он ко взглядам сумрачным,

но это ему не вредит,

и сам на себя с юмором

юмор порой глядит

Он вечен.

Он ловок и юрок,

пройдет через все,

через всех.

Итак,

да славится юмор.

Он

мужественный человек.

1960

МИЛЫЕ ЛЮДИ

«Будут милые люди…» —

мне в уши жужжа,

приглашают на ужин меня,

как ежа,

мои иглы заранее придержи,

дав понять нежелательность мятежа…

Я устал

от засилия «милых людей»,

без торчащих из них

остриями гвоздей.

В этой ватной

приватной

пустой болтовне

не с кем

хоть бы иголкой

царапнуться мне!

Я вхожу.

Я стараюсь быть милым ежом.

Мне иголки не спиливают ножом,

но на них натыкают куски шашлыка,

чтобы если кололись они,—

то слегка.

Где иголки у этих людей?

Где углы?

Как они тошнотворно милы и круглы!

Анекдотом кончается

их прогрессизм,

да какой прогрессизм —

угостизм, пригласизм!

Проколоть они могут лишь вилкой —

грибки.

Были раньше — ежи,

а теперь — колобки.

И от волка ушли,

и ушли от лисы,

и гордятся,

что все-таки не подлецы.

Но как будто могучий,

липучий магнит,

все их бывшие иглы

повытянул быт.

Так ли страшен злодей,

если ясен злодей?

Как спастись от неясных

«прекрасных людей»?

Ухожу,

оставляя их маленький мир,

а вослед:

«Ну, не правда ли, милый, — он мил…»

И как будто бы знамя,

полночную мглу

одиноко

накалываю

на иглу.

1977

В ГОСТИНИЦЕ ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ

В гостинице провинциальной,

где к ванной был привинчен

сальный,

чтоб не сбежала, номерок,

по стенам ползали в излишке

клопы и шишкинские мишки… —

у нас никто не одинок.

Но был подход принципиальный

в гостинице провинциальной

ко всем гостям в их мятежах,

пусть даже скромных — против

правил.

А соблюденье кто возглавил?

Дежурные на этажах.

Они, с могучими задами

и с видом важного заданья,

в любой входящей в номер

даме

угрюмо видели врага,

тая зловещее: «Ага!»