Я жил однажды в полулюксе.

Он был обставлен в полном

вкусе

тех давних лет, когда, мой друг,

мы так боялись узких брюк.

Хоть были правила и строги,

ко мне, как будто сквозь штыки,

проникла девушка со стройки

и принесла свои стихи.

Присев на краешек дивана,

она на краешек стола

тетрадку ткнула деревянно

и ватник даже не сняла.

Ей было лет семнадцать, что ли…

Смущенный взгляд вдавили в пол

и красноплюшевые шторы

и на чернильнице орел.

Раскрыв тетрадочку в линейку,

украдкой я осознавал,

как был прекрасен — льна

льнянее —

на ватник льющийся обвал.

Стихи, к несчастью, были плохи,

но что-то в строчках прорвалось

и от страны, и от эпохи,

и от обвала тех волос.

Движенья гостьи были хрупки,

и краска схлынула с лица.

Так у нее дрожали руки,

что возгордился я слегка.

Я, что-то важно изрекая,

был по-отцовски нежно тверд:

«Что у вас, девушка, с руками?

Да вы не бойтесь… Я не черт…»

Но, сдув со лба льняную прядку,

не подняла она свой взгляд:

«Я не боюсь. Они с устатку

от перфоратора дрожат…»

И вдруг она чуть покачнулась

и на бок тихо прилегла,

полузаснув, полуочнулась,

но и очнуться не смогла,

А дрожь не отпускала пальцы,

мой гордый вид сведя к нулю,

и шепот на пол осыпался:

«Я лишь немножечко посплю…»

Ее укрыл я одеялом,

с каким-то в сердце колотьем

над ней склонившись, как

над малым

но так измученным дитем.

И вдруг звонок со сладкой

злостью:

«Дежурная по этажу.

Прошу покинуть номер гостью.

Спит? Ничего, я разбужу…»

Я вышел. Мне она навстречу,

кипя гражданственною речью

и, как индейские вожди,

в орлиных перьях бигуди. Я объясняю…

«Ах, устала?!

Я представляю — от чего…»

И вдруг величественным стало

ее чугунное чело.

Мне прошипев: «Мы

не в Европах…»,

она взрычала, в дверь вбежав…

О, перед вами каждый робок,

дежурные на этажах!

Струхнули шишкинские мишки

на это чудище напасть.

Так из плюгавенькой властишки

растет диктаторская власть.

Мы шли по лестнице под градом

базарной брани и угроз,

и так поник со мною рядом —

льнянее льна — обвал волос.

Кричала, молнии метая:

«Я кому надо доложу!» —

как современная святая,

дежурная по этажу.

В своей ливреечке потертой,

чуть-чуть ключами побряцал,

но: «Ей бы, парень, дать

пятерку…» —

сказал зевающий швейцар…

Снесли гостиницу с клопами,

и мишки Шишкина в опале.

Они безвинно не попали