Матери было тоскливо, что они уезжают. Без Кати в доме всегда становилось так, будто свет вынесли.

— Да ты что, мама! Мы же недалеко, — сказала Катя, увидев слезы в глазах матери.

— Ты уж почаще приходи, — попросила Серафима Семеновна. — Мне с Лилькой одной не справиться.

Сони уже не было в доме, она уехала в Сибирь, на стройку. Писала оттуда редко. Однажды прислала телеграмму: «Смотрите телевизор девятого». В тот день Серафима Семеновна даже обед варить не стала, чтобы от телевизора не отходить, а Соню показали только вечером в программе «Время». Мелькнуло на экране ее смеющееся лицо, потом показали, как кладут шпалы, и снова Сонино лицо рядом с другими девичьими лицами.

Серафима Семеновна только расстроилась: неужели, чтобы шпалы класть, надо было в такую даль уехать?

— Да подожди ты, мам, — успокаивала Катя. — Это вначале, а я уверена, Сонька там выдвинется, она молодец.

За Соню сердце не болело. Она в самом деле молодец, серьезная. Сердце болело за Лилю. Что с ней будет? И не приучена ни к чему. Баловали, баловали и добаловали. Однажды — ей еще тогда было пятнадцать лет — пришла с танцев, и в избе запахло, как от отца. Выпила!

У Серафимы Семеновны все слова пропали. Она молча, со страхом смотрела на дочь. Та тоже молча, нетвердо ступая, прошла мимо матери и прямо в туфлях легла на кровать.

А потом чего только не было! Гулянки до утра, выпивки. Когда Саша и Катя росли, этого в помине не было.

— А теперь все так! — дерзко говорила Лиля матери.

После школы она было уехала в город к Саше и поступила там в индустриальный техникум. Первый год училась хорошо, даже послали с группой студентов в ГДР, на двадцать дней в молодежный лагерь. А на второй год, ничего не сказав Саше, бросила все и уехала домой.

Серафима Семеновна даже не поняла сначала, что она совсем приехала. Только тогда поняла, когда Саша, бледная, взволнованная, появилась в дверях и с порога, не отдышавшись, спросила:

— Лилька здесь?

Опять начались гулянки, танцы, выпивки. Лиля устроилась на фабрику, но не в цех, в контору.

Сколько слов сказала Катя, сколько ругалась Саша, сколько плакала мать — ничего не помогало: Лиля жила по-своему, сестрам отвечала дерзко, с матерью чаще молчала, а жила по-своему.

Как-то летом вообще не пришла ночевать. Серафима Семеновна извелась: вдруг под поезд попала или кто ударил, ножом пырнул. Бог знает с кем водится Лилька!

Утром, только рассвело, собралась к Кате. Вышла в клеть, где раньше скотину держали, и вдруг увидела, как Лиля слезает с сеновала. Скотины давно уж никакой не было, молоко брали в магазине, а сеновал как стоял, так и остался.

— Ты что ж это? — крикнула Серафима Семеновна. — В дом не могла взойти?

— Тише, — сказала Лиля, улыбаясь, — у меня там муж спит.

— Кто?

— Муж. Я замуж вышла.

— Как это замуж? За кого?

С сеновала спускался высокий парень в солдатской гимнастерке.

— Здравствуйте! — сказал он, ни капли не смущаясь.

— Так что же это? — растерянно спросила Серафима Семеновна. — Вы что же, расписываться собираетесь?

Лиля засмеялась.

— Это теперь не модно, мам, сразу расписываться. У нас, как на Западе, пробный брак.

Серафима Семеновна ничего не поняла, только почувствовала, что ноги отказывают, сейчас упадет.

— Сходи за Катей, — сказала она едва слышно и медленно пошла в дом.

В тот раз «пробный» Лилькин брак продолжался две недели. Парень в дом так и не вошел ни разу, жил на сеновале. Лилька туда таскала еду, бегала за водкой. Серафима Семеновна плакала, боялась, не сожгут ли избу, и еще было стыдно соседей. А потом уж и соседи привыкли, жалели Серафиму, и снова было стыдно, что жалеют…

Лилька ни в чем в доме не участвовала, даже огород пришлось сократить — работать на нем, когда Соня уехала, стало некому. Из Кати какая помощница? Семья, больница. Но все же только Катя с мужем и помогали Серафиме Семеновне сажать, окучивать, убирать.

— И чего придумали корячиться на этом огороде? — говорила Лиля матери. — Нельзя будто в магазине картошки купить!

— Да в магазине нечто такая? — отвечала мать. — В магазине небось гнилая.

— Другие-то едят. Что, они хуже нас?

На это мать не знала, что ответить, говорила как бы самой себе, а не Лиле:

— Неужели еще и картошку в магазине покупать? Мне дак стыдно. У самих, что ли, рук нет вырастить?

Однажды Серафима Семеновна пришла из магазина радостная.

— Ты чего? — спросила Лиля, раскручивая перед зеркалом бигуди. — Достала чего-нибудь?

— Да нет, — улыбаясь, сказала мать. — Представляешь, вхожу в магазин, в тот, что за станцией, чаю хотела взять, а там какие-то две стоят незнакомые и вдруг здороваются. Я поздоровалась и думаю, кто такие? Потом слышу за спиной одна другой говорит: «Это докторши Екатерины Алексеевны мать».