Шрифт:
Молчание.
— Николай, — томно вздыхает Татьяна Львовна, — Николай, оно же минуту скажи мне что-нибудь ласковое. У меня вся душа изныла.
Трубка молчит. Потом с легким стоном тупо сообщает:
— Пиявочка!
— Почему пиявочка?
— Потому что мешаешь мне работать.
Татьяна Львовна с силой бросает трубку и начинает бегать по комнате. Халатик ее раздувается, непричесанные волосы стоят дыбом.
«Все ясно, — лихорадочно размышляет Татьяна Львовна, — он меня разлюбил. Кончено! Но эта девчонка-секретарша тут ни при чем. Это не она. Это Вера Антоновна! Недаром она на него так смотрела тогда, у Периловых».
Страшные картины одна за другой проносятся в мозгу Татьяны Львовны. Вот Николай Петрович бросает ее. Вот, даже не успев выкупить норковую шубку, она уезжает в Тулу, к матери. Вот Вера Антоновна, хищно хохоча, входит в столовую. В ее столовую!
Татьяна Львовна снова бросается к телефону:
— Можно Николая Петровича? Это Николай Петрович? Говорит Вера Антоновна!
Трубка удивляется:
— Здравствуйте… Вера Антоновна! Каким ветром вас ко мне надуло?
— Он еще спрашивает. Николай, говори свободно, не бойся, его нет дома.
— Кого нет дома? Ничего не понимаю.
— Мужа нет дома. Сию же минуту… это самое… скажи мне что-нибудь ласковое.
— Во-первых, Вера Антоновна, я не помню, чтобы мы с вами пили на брудершафт, во-вторых, из тебя, Танька, артистки все равно не выйдет, в-третьих, еще раз умоляю: не мешай мне работать.
Татьяна Львовна огорченно кладет трубку.
Через два часа Татьяна Львовна сидит у Веры Антоновны, худощавой брюнетки с выпуклыми глазами.
Она искусно плетет затейливое кружево разговора, единственная цель которого — узнать, что сказал Николай Петрович Вере Антоновне у Периловых, когда Татьяна Львовна неосторожно оставила их вдвоем, выйдя в ванную вымыть руки.
Ее дипломатические ухищрения прерывает визит поэта Кирасова. По тому, как здоровается поэт Кирасов с хозяйкой квартиры, опытная гостья сразу понимает, что сердце Веры Антоновны занято прочно. Торопливо попрощавшись, успокоенная, Татьяна Львовна едет домой.
Она поднимается по лестнице умиротворенная, с приятным чувством трудового удовлетворения: сегодня она хорошо поработала! Отпирает английским ключом дверь. И останавливается, как вкопанная. Из столовой доносятся незнакомый женский смех и баритон Николая Петровича.
Татьяна Львовна врывается в столовую и видит молодую девушку в синем вязаном костюме, которая целует Николая Петровича в лысеющее темя.
— Николай! — кричит Татьяна Львовна, роняя кулек с мандаринами. — Что это значит?
— Не волнуйся, Татьяна, это же Мурка, — смущенно говорит Николай Петрович. — Она сегодня приехала из Сибири погостить к нам. Смотри, какая большая выросла! Выше отца!
Татьяна Львовна, криво улыбаясь, целует девушку в тугую холодную щеку. «Ух, слава богу, пронесло!» Но страшная мысль тут же озаряет ее бедную голову: «У этой Мурки, наверно, есть подруга. Краснощекая! Молодая! Парашютистка! Она придет к ней в гости и соблазнит Николая Петровича».
Новая вспышка магния: Николай Петрович соблазнен; краснощекая парашютистка, хищно хохоча, входит в столовую, в ее столовую!
Татьяна Львовна быстро проходит в спальню и зовет Николая Петровича:
— Николай! Немедленно, сию же секунду, скажи мне что-нибудь ласковое. Иначе я не знаю, что я с тобой сделаю.
— Пиявочка, — тоскливым шепотом сообщает супруге Николай Петрович.
— Почему пиявочка?
— Потому что мешаешь мне жить!
1936
ПРОФЕССИЯ
Очень трудно выбрать себе правильно профессию. Правда? Сколько жизненных, ну, не трагедий, а так… драм происходит на этой почве! Возьмите любого плохого артиста или артистку. Из человека мог бы получиться прекрасный ветеринар, хороший педагог, отличный инженер, а он переоценил свое дарование, пошел на сцену, и вот вам драма — и для него и для публики.
У меня никаких сомнений при выборе профессии не было. Мой отец — врач, дед тоже был врачом, а я еще в детстве всех лечила: куклам вскрывала животы и вырезала аппендициты, а кошкам делала согревающие компрессы.
В институте только и мечтала о том, чтобы поскорее взяться за самостоятельную лечебную работу. Вы меня понимаете?.. Я люблю свою профессию — вот и все!
Когда я окончила институт, я сама попросилась в отдаленный район, где нужда во врачах большая и где можно развернуться!.. Папа меня понял и поддержал, а вот с мамой было хуже.
Мама есть мама. Ей не хотелось со мной расставаться. И потом она до сих пор считает меня «слабым ребенком». Это я-то «слабый ребенок»!
Боже мой, сколько мы с ней тогда спорили!