Лифт прибыл с громким ударом об дно шахты – гидравлика вышла из строя. Повреждения оказались хуже, чем мы думали. Шлюз распахнулся, и мы выпали на пол лифтовой площадки.

Электроника сделала свое дело – шлюз закрылся сам. Сверху раздался скрежет, словно шахта треснула по швам, заскрежетала об борт корабля и уплыла. Корабль окончательно развалился по модулям, сохранив только жилую часть для спасения экипажа.

Шад тяжело поднялся, поморщившись, когда оперся на больное колено. Подобрал кинжал, выпавший из руки.

Я сидела на полу, и какое-то время приходила в себя. Вновь ощущала гудение крови в жилах, дыхание – свое живое тело. Даже слабость была приятна, но больше всего понимание, что я спасена. Смерть в космосе – это болезненный конец, полный отчаяния и безысходности… Какое счастье, что мы этого избежали.

Остальное по сравнению с неминуемой смертью казалось такими мелочами!

Хромая, Шад подошел ко мне и подал руку.

Я робко взглянула в лицо – оно не было дружелюбным.

Лицо григорианца – мрачное, серьезное, без приязни. Лицо солдата, который устал от войны. Или мужа, разыскавшего жену-беглянку.

– Нас ждет разговор, – сказал он.

Я поднялась и с трудом обрела равновесие.

Он без лишних слов пошел в рубку, и я направилась следом. Это был маленький корабль – григорианский, но рассчитанный на малый экипаж. Кажется, Шад прилетел один – в коридорах, узких, с мягким голубоватым светом, было тихо. Корабль дышал тишиной и прохладой.

Квадратные лампы, встроенные в потолок, горели ровно. Металлическая отделка пола и стен блестела. Похоже, это новый корабль. Я не знала, откуда он у Шада и почему он прибыл за мной один. Но уже поняла, что он не собирается меня убивать, иначе он был не спас меня с распадающегося корабля контрабандистов.

Почему он один? Где солдаты, где экипаж?

– Шад, – робко позвала я, но он не обернулся.

Отодвинул переборку и вошел в рубку. Место было одно и Шад занял его сам. Я была права.

– Почему ты сбежала, Рива? – глухо спросил он.

Я внутренне вздрогнула. Мне не ответить, потому что вопрос касался его семьи.

– Я спрашиваю, почему?

Я приоткрыла губы, глядя в пол, и подбирала слова.

– Испугалась, – честно сказала я и тут меня прорвало. – Никто никогда не пытался меня защитить, а кто пытался, те не смогли и предпочли забыть об этом! Я говорю о своей семье… Когда твоя сестра предложила от меня избавиться, я решила, что так оно и будет. Я всего лишь рабыня, а у тебя была перспектива стать монархом…

Шад внимательно выслушал и отвернулся, он не хотел поддерживать беседу. Ответ на вопрос он уже получил. Переключил пару тумблеров на приборной доске и начал настраивать автопилот.

Я все ждала, что он продолжит – что-то объяснит, утешит, а он молчал. Только с серьезным лицом готовился к полету. Даже чувств от встречи со мной не выразил – какими бы они ни были.

– Откуда кинжал? – он имел в виду трофей.

– Эммы, – пояснила я. – Штурмана. Она сказала, добыла в бою… Я не хотела ей оставлять.

– Не думал, что ты так заинтересовалась нашими традициями, – буркнул он.

Я и сама не знала, откуда во мне возникла страсть защищать чужую культуру. Наверное, эта преданность объясняется тем, что Шад меня освободил. Я это ценила.

Не зная, куда деть себя, я стояла позади его кресла. Положила руки на подголовник, пытаясь занять руки, наклонилась и через плечо смотрела, как он готовится к старту.

В рубке приятно пахло новым пластиком, а от плаща Шада едва заметно – какими-то пряностями. И мне было спокойно от этой смеси ароматов, странной и непривычной, словно две противоположности столкнулись между собой.

Я дышала этим воздухом, понимая, что теперь это новый запах моего дома. Я не глупая и глядя на приготовления, понимала, что все не так просто у Шада, как кажется на первый взгляд.

Не просто так корабль на одного. И не просто здесь нет солдат.

Неспроста он молчит и расспрашивает, почему испугалась. И не просто так пришел за мной, а теперь мрачно настраивает автопилот.

Кажется, Шад выбрал новый для себя путь, который отличается от прежнего. Отличается от жизни прославленного генерала, возможного монарха. И это идет вразрез с интересами его семьи. А значит, вразрез с его путем.

Поэтому он ничего мне не ответил на слова о сестре.

Отныне он, как и я, одиночка. Отвергнутый семьей – или сам ее отвергший.

Из-за меня, рабыни.

Проблема в том, что говорить об этом он не хотел.

Закончив с автопилотом, он развернулся в кресле. Я стояла, но из-за разницы в росте оказалось, что теперь наши глаза на одном уровне. Янтарный взгляд остановился на мне. Как тогда, в каюте, Шад выглядел уставшим, даже немного апатичным, но это было обманчивое впечатление. Подушечками пальцев он задумчиво ощупывал рукоятку кинжала. Неосознанно, словно это привычка.