Когда-то я так смотрела на родителей. На маму, что учила меня уважать себя и не давать помыкать собой, а сама она не последовала собственным советам. Столько времени прошло с того момента, как я видела ее в последний раз – тогда, в детстве, когда не было войны. Я была настоящей и в том времени осталась навсегда. Мне нравились те времена, только их не вернуть. Никогда. И это не нужно. Нужно жить дальше, а не гоняться за фантомами.

Среди тех вещей, вполне материальных, всегда есть надежда и вера в лучшее, и в этот раз я прихватила их с собой. Из-за Эс-Тиррана.

Я тяжело и глубоко вздохнула.

Пора примириться с положением, понять, что пути назад – в то светлое детство, о котором я грезила все годы рабства, больше нет. Нет и самого рабства. Следует сбросить с себя оковы. Перестать носить черное мысленно и вести себя, как рабыня.

Все, что было – прошло.

Я почувствовала слезы на глазах вновь – только теперь слезы облегчения.

Камень, лежавший на сердце долгие годы, начал исчезать. Дышать стало легче. Может, и любить легче станет, кто знает.

– Куда мы полетим? – спросила я.

Янтарный взгляд чуть не прожег меня насквозь.

– Туда, где сможем привести мысли в порядок и устроиться на первое время.

Я улыбнулась. Шад бежал от своего дома, как и я когда-то. Генерал, разделивший жизнь с рабыней, потерявший все, что у него было – заслуживает он уважения или порицания? Как для кого. Семья его осудила, и он покинул семью. Покинул родину.

Я неуклюже поднялась на ноги – от сидения на полу они затекли. Отошла к боковому иллюминатору, уставилась в черный мрак.

– Рива?

Я обернулась. Генерал поднялся, рукой опираясь на больное колено. Оно доставляло ему немалые страдания.

Прежде он скрывал это, но сейчас дал слабину. Лица коснулась печать страдания – скулы напряглись, губы искривились. Для григорианца это значит многое. Значило, что я – член семьи, раз мне дозволено видеть мучения.

Он подошел – медленно, подметки на каждом шагу били об металлический пол. Он остановился почти вплотную и наклонился так низко, что дыхание раздуло волосы за ухом. Он хотел сказать мне откровенность – и никак иначе.

– Человеку нужно верить, Рива… Не важно во что, в богов, свою страну или семью, верить нужно, потому что только вера даст сил, когда все будет кончено. Человек должен верить, что его спасут. Верь в меня, Рива. Больше я тебя не подведу. Не предам твою веру.

– Нас узнают, – нервничала я.

На мне был григорианский пустынный плащ. Шад заботливо прихватил его с родной планеты. Вещь была сшита на заказ – или исправлена под мои параметры.

Наш корабль садился. Посадочная площадка приближалась.

Я сидела в кабине в соседнем от мужа кресле. Шад хмурился, сосредоточенно подавая ручку от себя, пытаясь выровняться перед посадкой. У нас не было опознавательных огней, для убежища мы выбрали отсталую планету. Никто не знает, кто мы.

А это значило, что на космодроме мы на общих основаниях. Шад привык к другому, я видела, что григорианец злится, но старается держать себя в руках. Ему будет трудно отвыкнуть от генеральных почестей и изображать странствующего наемника или торговца с рабыней или женой. Мы так и не выбрали, кем будем.

Шаду больше бы подошла легенда наемника. В нем есть выправка, Григ воинственная планета – никто не удивится. Но я смотрела на него, как он себя ведет, на естественное поведение. Он слишком впитал в себя ауру власти. Как держится, расправив плечи, как кладет тыльную сторону ладони на рукоять кинжала – все выдавало в нем григорианца из высших сословий. Если слух пойдет об исчезнувшем генерале, нас могут опознать. Не так много генералов с женами-иларианками.

Наконец нас тряхнуло – корабль ударился опорами о жесткое покрытие. Завыли, успокаиваясь, двигатели, и смолкли совсем. Навигационные приборы отключились автоматически – мы прибыли в пункт назначения.

Мы сидели в креслах, через обзорное стекло глядя на посадочную площадку. Я чувствовала себя уставшей, да и муж мой тоже. У нас сегодня закончился путь – здесь, на второсортной планете, которую сильно потрепало войной. Чужой, холодной. Полной опасности. Но нам удастся затеряться, если мы постараемся.

На планете был вечер. Чужое, незнакомое солнце вспухло над горизонтом, как огненный раскаленный шар. Тревожные облака, казалось, горели от света.

Несмотря на это на улицах быстро темнело.