Была беззвучна даль, и никла немота

Зеленохвойных чащ и немощь листв увялых.

И кроткою лилась истомой теплота

На нищий блеск дубов, на купы пиний малых;

И влажная земля, под тленьем кущ опалых,

Была, как Смерть и Сев, смиренна и свята...

Таким явился мне, о мертвая Равенна!

Твой лес прославленный, — ты, в лепоте святынь,

Под златом мозаик хранительных забвенна!

И был таков твой сон и скорбь твоих пустынь,

Где веет кротко Смерть, под миром крыл лелея

Мерцающую Жизнь, как бледный огнь елея.

56. «ВЕЧЕРЯ», ЛЕОНАРДО{*}

Александре Васильевне Гольштейн

Гость Севера! когда твоя дорога

Ведет к вратам единственного града,

Где блещет храм, чья снежная громада

Эфирней гор встает у их порога,

Но Красота смиренствует, убога,

Средь нищих стен, как бледная лампада:

Туда иди из мраморного сада

И гостем будь за вечерею Бога!

Дерзай! Здесь мира скорбь и желчь потира!

Ты зришь ли луч под тайной бренных линий?

И вызов Зла смятенным чадам Мира?

Из тесных окон светит вечер синий:

Се, Красота из синего эфира,

Тиха, нисходит в жертвенный триклиний.

57. «MAGNIFICAT»[1], БОТТИЧЕЛЛИ{*}

Как бледная рука, приемля рок мечей,

И жребий жертвенный, и вышней воли цепи,

Чертит: «Се аз, раба» — и горних велелепий

Не зрит Венчанная, склонив печаль очей, —

Так ты живописал бессмертных боль лучей

И долу взор стремил, и средь безводной степи

Пленяли сени чар и призрачный ручей

Твой дух мятущийся, о Сандро Филипепи!

И Смерть ты лобызал, и рвал цветущий Тлен!

С улыбкой страстною Весна сходила в долы:

Желаний вечность — взор, уста — истомный плен…

Но снились явственней забвенные глаголы,

Оливы горние, и Свет, в ночи явлен,

И поцелуй небес, — и тень Савонаролы...

58. LA SUPERBA[1]{*}

Тень реет. В глубине, за рощей горных пиний,

Залива гневный блеск под грозовым крылом,

И зыбкой чешуи изменчивым стеклом —

Туч отраженный мрак, и волн отлив павлиний...

А на краю земли, в красе надменных линий,

Восточный стражник — мыс подъемлет свой шелом,

И синие хребты властительным челом

Из влажной бирюзы встают до тучи синей.

Лазурный дух морей, безвестных гость дорог —

Вдали корабль; пред ним — серп лунный, вождь эфирный...

Уж день переступил предельных скал порог.

Но горном тлеющим, в излучине сафирной,

В уступах, на чертог нагромоздив чертог,

Всё рдеет Генуи амфитеатр порфирный.

59. МОНАСТЫРЬ В СУБИАКО{*}

За мной — вершин лиловый океан;

И крест, и дверь — в конце тропы нагорной,

Где каменных дубов сомкнутый стан

Над кручей скал листвой поникнул черной.

Как стая змей, корней извив упорный

Проник утес в отверстья старых ран: