И нисходит на живые лона.

224. FATA MORGANA[2]{*}

Евг. К. Герцык

Так долго с пророческим медом

Мешал я земную полынь,

Что верю деревьям и водам

В отчаяньи рдяных пустынь, —

Всем зеркальным фатаморганам,

Всем былям воздушных сирен,

Земли путеводным обманам

И правде небесных измен.

225. В ЛЕПОТУ ОБЛЕЧЕСЯ{*}

М. М. Замятниной

Как изваянная, висит во сне

С плодами ветвь в саду моем — так низко...

Деревья спят — и грезят? — при луне,

И таинство их жизни — близко, близко...

Пускай недостижимо нам оно —

Его язык немотный всё ж понятен:

Им нашей красотой сказать дано,

Что мы — одно, в кругу лучей и пятен.

И всякой жизни творческая дрожь

В прекрасном обличается обличье;

И мило нам раздельного различье

Общеньем красоты. Ее примножь! —

И будет мир, как этот сад застылый,

Где внемлет всё согласной тишине:

И стебль, и цвет Земле послушны милой;

И цвет, и стебль прислушались к Луне.

226—228. БЕССОННИЦЫ{*}

1

Что порхало, что лучилось —

Отзвенело, отлучилось,

Отсверкавшей упало рекой...

Мотыльком живое отлетело.

И — как саван — укутал покой

Опустелое тело.

Но бессонные очи

Испытуют лик Ночи:

«Зачем лик Мира — слеп?

Ослеп мой дух, —

И слеп, и глух

Мой склеп»...

Белая, зажгись во тьме, звезда!

Стань над ложем, близкая: «Ты волен»...

А с отдаленных колоколен,

Чу, медь поет: «Всему чреда»...

Чу, ближе: «Рок»...

— «Сон и страда»...

— «Свой знают срок»...

— «Встает звезда»...

Ко мне гряди, сюда, сюда!

2{*}

В комнате сонной мгла.

Дверь, как бельмо, бела.

Мысли пугливо-неверные,

Как длинные, зыбкие тени,

Неимоверные,

Несоразмерные, —

Крадутся, тянутся в пьяном от ночи мозгу,

Упившемся маками лени.

Скользят и маячат

Царевны-рыбы

И в могилы прячут

Белые трупы.

Их заступы тупы,

И рыхлы глыбы

На засыпчатом дне.

«Я лгу —

Не верь,

Гробничной, мне! —

Так шепчет дверь.

— Я — гробничная маска, оттого я бела;

Но за белой гробницей — темничная мгла».

«И мне не верь, —

Так шепчет тень.

— Я редею, и таю,

И тебе рождаю

Загадку — день»...