В конце концов, последнее слово оказалось не за государственными органами власти, а за силами природы.

Тур с сожалением смотрел на остров. «Пока ситуация позволяла, никто меня не поддержал», — с горечью сказал он Юрию [294] .

Снова настроение на «Тигрисе» ухудшилось. Случай с Coкотрой или «Психотрой», как Тур назвал остров [295] , расколол команду.

За завтраком на следующий день поссорились Норман и Юрий [296] . Всю ночь дул сильный ветер, какое-то время они опасались, что их понесет к берегу. Норман хвастался и поздравлял всех, как здорово они вырулили с «Тигрисом». «Ты опять со своими рекордами», — проворчал Юрий, который начал сожалеть, что не поддержал Тура. Он понял, что продолжать плавание без хороших карт — это безумие [297] .

Позднее в тот день Норрис достал дневник. Он считал, что плавание затянулось. Цель экспедиции оказалась расплывчатой, весь смысл пропал. У него было чувство, что команда уже не знала, чем они занимаются. Он переживал, что результаты шести месяцев тяжелой работы так и не обозначились.

Он также написал несколько слов о Нормане. Несмотря на то, что они были соотечественниками, они не особенно ладили между собой во время плавания на «Тигрисе». Однако Норрис заметил, как огорчился Норман, когда Тур напустился на него, и как он взорвался от «шпильки» Юрия. На протяжении всего путешествия Норман неустанно трудился, возможно, слишком неустанно. Когда все закончится, то вся честь достанется Туру, в то время как Юрий также получит свою долю славы в Советском Союзе. Труженику Норману, напротив, вряд ли что-то достанется. «Однако, — грустно заметил Норрис, — такова жизнь».

У Юрия были свои соображения по поводу ситуации. Как и его товарищи, он чувствовал себя морально уставшим. Они «устали от плавания, тесноты и скученности, постоянного чувства опасности и монотонности». Он также заметил, что команда стала ленивее и что они менее охотно, чем раньше, занимались тем, что он называл «творческим трудом» [298] .

Однообразие — это неотъемлемая часть жизни на море. Лучшим способом борьбы с однообразием является творческая деятельность — чтобы мозг был чем-то занят. Однако, когда такая деятельность прекращается, и однообразие побеждает, недалеко до психологической катастрофы. Однообразие — мать скуки, а скука для команды опаснее шторма.

Нужно было скорее приводить экспедицию к логическому завершению.

Пирамиды. Вряд ли что-либо привлекало Тура Хейердала больше, чем эти гигантские пирамиды. Если он слышал, что кто-то где-либо нашел что-то похожее на пирамиду, он немедленно отправлялся туда первым рейсом независимо от того, где это место находилось

Им оставалось еще около 600 морских миль до Баб-эль-Мандебского пролива. Оттуда Тур собирался пройти последний этап через Красное море до порта Массауа в Эритрее. Он выбрал этот город в качестве конечного пункта экспедиции по ностальгическим, а вовсе не научным соображениям. Именно из Массауа доставили ему папирус, использованный им для «Ра» после того как коптские монахи срезали его у озера Тана в Эфиопии.

Норман, который ранее предостерегал от захода в Красное море, хотел продолжать путь прямо до Египта. Тогда «Тигрис» прошел бы 4 тысячи морских миль без остановки и без помощи со стороны. Рекорд для парусного судна, никем не побитый, — весомый аргумент для популяризации книги и фильма об экспедиции. Но он также имел и научную цель: путь тростникового судна начался в стране, которая строила зиккураты. Его нужно было закончить в стране, построившей пирамиды [299] .

Тур не гнался за рекордами. Более того, он считал, что сейчас слишком жарко, чтобы идти в Египет [300] . Команда поддержала предложение насчет Массауа. Тур надеялся, что какое-нибудь судно из Джибути в Аденском заливе доставит им карты и встретит их в Баб-эль-Мандебском проливе. Маленькое пустынное государство было единственным в этом регионе, проявившим дружелюбие к экипажу «Тигриса».

Свежий ветер не стихал, и «Тигрис» шел очень хорошо. Проходя соответственно 59, 65, 51, 62, 56, 42, 60, 59, 36, 60, 47 морских миль в час, они шли так, как никогда за это путешествие и в конце марта дошли до входа в Красное море.

Но они не пересекли этот порог.

После Второй мировой войны ООН решила, что Эритрея войдет в состав Эфиопского государства как самоуправляемая единица под собственным флагом. Эфиопов такой порядок не устроил, и в 1962 году они сделали Эритрею своей провинцией. Этот факт стал толчком для освободительного движения, и в то время, когда «Тигрис» подошел к Красному морю, стороны находились в состоянии открытой войны. В ходе плавания с Сокотры Тур попытался получить разрешение на заход в Массауа, но так и не дождался ответа. Он также попросил разрешения зайти в порты Северного Йемена, находившегося по другую сторону Красного моря, но и оттуда он не получил ответа. Оба берега к северу от Баб-эль-Мандебского пролива оказались для него закрытым и он счел нецелесообразным заходить в Красное море.

Жажда знаний. Любопытный Тур Хейердал черпал знания, встречаясь с новыми людьми. Эта беседа проходит в алжирской пустыне

Норман считал, что они могли бы избежать проблем, если бы последовали прямо в Египет. Но Тур этого не хотел [301] . Тогда осталась единственная альтернатива — Джибути.

Отказ от Египта по причине жары был не чем иным, как самым что ни на есть фиктивным поводом. Хейердал никогда раньше не боялся жары, в том числе и тогда, когда он планировал экспедицию на «Тигрисе», отправляясь в самый жаркий район Земли. Военная ситуация, напротив, была самым настоящим поводом избегать Красного моря. Однако, помимо страха попасть под обстрел, имелись и другие основания.