— Ясно, вырастет. Выглядит вроде ничего. В этом году может быть кукуруза.

— Так чего плачешь?

— Я не о кукурузе, я по распаханной ржи.

— Пар — не посевы. Кукуруза, которую посеяли до дождей на земле, что была под картошку, тоже может уродиться.

— Все равно Мартинаса надо разложить на лавке.

— Мартинас, председатель! Слыхал, сколько Пауга насчитал? Выдержит твой карман, чтоб людям такой убыток покрыть?

— Юренас поможет.

— Пауга переборщил. Нам так много не надо. Выставь по пол-литра на рыло, — и хватит.

— Правда, Мартинас. Не будь свиньей.

Смех. Все на смех пустили. Неладный, обманчивый смех, под ним кроются злость и горечь. Пивные бутылки поднимаются к губам. Свиное хрюканье. «Эй там! Кто просил лимонаду?» Снова все идет как ни в чем не бывало. Будто и нет Мартинаса в магазине. Словно он здесь какой-то случайный прохожий, только не председатель, никоим образом не председатель. Раньше ведь никогда так не бывало. Может, только в первые годы работы председателем. Но тогда люди хоть не издевались над ним. Уйти! Поскорей уйти из магазина! Мысль торопит, а мышцы не слушаются. Он стоит прислонившись спиной к прилавку, прикованный собственным бессилием. Злости больше нет, одно уныние. Прошло несколько минут — пока выкурил сигарету, — а ему показалось, что он стоит столетия, выставленный здесь на посмешище и позорище. Вдруг его словно хлестнули по лицу. Застывшая кровь задвигалась, закипела.

— Ладно, я покрою убытки! Виле! Давай сюда водку! Всю, сколько есть. Налью этим скотам глотки.

— Ты с ума?.. — остолбенела Виле.

— Слыхала?! — Мартинас трахнул обоими кулаками по прилавку. — Всю до единой бутылки!

— Вот это да, ягодка сладкая…

Виле с пыхтением приволокла почти полный ящик с водкой. Среди бутылок несколько с лимонадными этикетками.

— Пятьсот двадцать. Плати!

— Говорил же, неси всю. Заплачу сразу.

— Да нет у меня больше. Куда, куда? Деньги плати!

— Не пропадет за братом, не бойся, — жутко рассмеялся он, схватил ящик в охапку и не спеша, вперевалку двинулся к двери. Во дворе у большака лежала куча камней. Он поднял ящик над головой и, опрокинув, швырнул на эти камни. Звон бьющегося стекла слился с истерическим воплем Виле.

…Во дворе правления Мартинас тяжело сел на лавку. До этого он еще поглядел на стену читальни. Новый номер стенгазеты со стихами Симаса («Рожь-беднягу вырывали. Новость так у нас внедряли». Сопливец! Морду набить…). Обрывки содранных объявлений («Выращивайте кукурузу!»). Реклама кинофильма. Да, сегодня вечером на гумне Демянтиса крутят кино. Придет Года. Хоть умри, надо встретиться с Годой. Неделя, как видит ее только издали. Он задыхается без нее.

Во двор вошел Гайгалас. Сел рядом, закурил. Прищурившись, смотрит на вершины деревьев за большаком. На солнце, которое, склоняясь к закату, мечется в волнах облаков, то погружаясь, то всплывая на поверхность; а сгорбленная луна, застыв на ясном восточном небосводе, бледная от страха, следит за этим поединком.

— Справка нужна? — спросил Мартинас, не в силах дольше молчать.

— Нет уже. — Гайгалас выплюнул окурок. — А ты бы хотел, чтоб нужна?

— Тебя без пол-литра не поймешь. — Мартинас встал.

— Знаю, хотели бы со мной развязаться, га… — Гайгалас проглотил обрывок ругательства и минуту помолчал, борясь с растущей злобой. — Вам бы только, чтоб голова была спокойна. Нет уж, гадю… Не оставим вас в покое. Не будете царить над дураками. Убирайся сам к чертовой матери, коли тут не нравится, а я — дудки!

— Чего бесишься? Кто тебя гонит? Придирок ищешь! — Мартинас в сердцах плюнул под ноги Гайгаласу и направился за канцелярию к мотоциклу.

— Тебе бы надо зубы пересчитать. Заслужил, ужак маринованный… — Гайгалас вдруг понизил голос и рассмеялся. — Так что, Мартинас, хоть и очень тебе хочется — не выгорит: Гайгалас остается в Лепгиряй. Холощеных баранов вам и так хватает. Мужчины нужны! Наведем порядок, председатель. В будущем году не удастся посевы распахать, хоть сто Навикасов сбежись на помощь.

Мартинас включил зажигание, прыгнул на мотоцикл. В Вешвиле, к Юренасу!

Гайгалас махал руками посреди двора. Губы двигались, но в гуле мотора нельзя было разобрать слов.

Мартинас пролетел мимо Гайгаласа, едва не задев его. На брюки хлестнула струя грязи. Хоть этим-то…

— Уважаемый! Задним умом все крепки. Кто мог знать, что природа так жестоко подшутит? Неприятная случайность, говорить нечего, но что поделаешь?

— Случайность… А почему не ошибка? Почему не следствие ваших заблуждений, товарищ Юренас?

— Мой милый. Я пришел не ругаться, а проведать больного…

— Благодарю. За все время болезни вы очень обо мне заботились, товарищ секретарь. Приятно… Но того, что случилось в Лепгиряй, я забыть не могу. Колхоз уже делал первый шаг — вы отшвырнули назад. Нет, нет! Подождите, товарищ Юренас. Все знаю, хотя друзья, жалея меня, и скрывали правду. Наконец, я уже почти здоров, можем поговорить как люди. Вы жестоко обманули не одного меня, секретарь. А больше всех, мне кажется, Мартинаса…