– Нет! – и метнулась, поползла, отталкиваясь босыми ногами.

Варвар, нахмурившись, шагнул внутрь.

– Куда ты! – вскрикнула Сейла, но её не послушали.

– Лей, - хмуро приказал варвар, надёжно обхватив девушку руками.

Илис крутилась и отплёвывалась, но Зелин держал её подбородок, и скоро она судорожно сглотнула зелье, ещё и ещё раз, пока не выпила всё, закашлялась и заплакала.

Варвар отпустил девушку, аккуратно поправил подол задравшейся рубашки.

Гритка вся дрожала, из ярких зелёных глаз не переставая скатывались крупные прозрачные слезинки, губы горестно кривились. Она была такой маленькой и несчастной, что хотелось взять её на руки, прижать к себе и укачать, успокоить, как ребёнка. Но ведь она не позволит, будет вырываться и плакать.

– Уже всё, успокойся, - тихо сказал Зелин. – Скоро тебе станет легче, лекарство снимет боль.

Раб просяще взглянул на Таура Керта, и варвар хмуро кивнул.

Он вышел из спальни, плотно затворив за собой дверь. Пусть гритка не стесняется, пока её осматривает врач.

Зелин появился нескоро. Сейла вместе с Тауром Кертом стояла у двери, и вид у неё был такой решительный, что сразу было понятно – не даст подглядывать. Керту и смешно было, и неловко.

Что она с ним, как с маленьким? Понимает же всё про них с гриткой. Чего стыдиться женщине со своим мужчиной?

Вот только где-то глубоко скреблась неприятная мысль. Он-то сразу принял гритку, как свою женщину, ещё на кругу всем заявил об этом. А вот она его так и не приняла. После круга пленница ни разу не была с ним по своей воле, да в ясном сознании. До сих пор стыдилась, боялась. Не понимала, что обратного пути нет, упрямилась, как будто от её согласия что-нибудь зависело.

Варвар упрямо сжал губы. Кто его спрашивает, согласия, у рабов? Он же не выгнал её, домой привёз, заботится о ней, одежду вон купил. Хватит и этого.

Или не хватит?

Хорошо, что Зелин прервал маетные мысли. Раб вышел, кивнул коротко:

– Ей полегче.

Сейла скользнула внутрь.

– Жди здесь! – приказала мать. – Нечего девочку смущать. У нас тут свои дела женские.

Таур Керт взглянул на Зелина.

– Что хочешь делай, а на ноги её поставь.

– Это не болезнь, - отвернулся раб. – Ослабла она в пути, нервы, холод. Пройдёт, только…не торопи её.

Таур Керт не ответил. Дождавшись, пока выйдет мать, попросил:

– Свари ей бульон, ма.

Сейла вздохнула.

– Опять силой поить будешь?

– И буду! – упрямо ответил варвар. – Не умирать же ей теперь.

Он прошёл в комнату. Гритка так и лежала, отвернувшись. Таур Керт обошёл кровать и встал перед ней, спиной к окну. Девушка уже не плакала, только тяжело дышала, да щёки горели лихорадочно.

– Я платья тебе привёз, - сказал варвар. – Хочешь посмотреть?

Она отвела взгляд и не ответила.

– Что, так и будешь ходить в одной рубашке? – подначил Таур Керт.

Хорошо бы начала злиться, быстрее в себя придёт.

– У меня…есть платье, - сказала гритка сквозь зубы.

– Тряпка то, а не платье, - отрезал он. – Мать, поди, и выбросила его давно.

– Выбросила? – спросила она беспомощно и вдруг начала вставать. Побелела и едва не упала.

– Ты куда? – оторопел варвар.

– Я…должна узнать!

– Вот ненормальная! – беззлобно выругался он, хватая её в охапку и укладывая на кровать. – Лежи! Куда тебе ходить…сегодня. Сам узнаю.

Отыскал её старое платье, показал, чтобы гритка успокоилась, и затолкал неопрятным комком под кровать.

Встала гритка только через два дня. Всё это время Таур Керт следил, чтобы она пила взвары и бульон, которые приносила мать. Девушка немного успокоилась, не билась в истерике, когда он подносил к её губам кружку, но и поить себя не давала, забирала кружку из его рук. И сурово сжимала губы, когда он пытался как бы случайно при этом коснуться её руки.

Он прятал улыбку. Спали-то они всё равно вместе. Он хотел, чтобы она привыкла, что он всегда рядом. Правда, дав ей время отдохнуть и поправиться, слово варвар держал. Отворачивался, когда она, морщась, поднималась на горшок и по своим женским делам. Больше всего девушка страдала, возвращаясь. Ложилась на самый краешек, и лежала затаившись, как мышка, вовсе без одеяла, пока Таур Керт не подгребал её к себе, озябшую и очень недовольную.

Он научился её чувствовать даже во сне, а вот в то утро, когда она поднялась, видно, заспал. Открыл глаза, не почувствовав рядом уже привычного тепла. Осторожно оглянулся, но в комнате гритки не было.

Таур Керт вскочил. Не сбежала ли? То, что убежит далеко, не переживал – некуда тут убегать, на побережье. А вот что может напороться на недобрых людей, заставило его выскочить за дверь, одеваясь на ходу.

И уже во дворе увидел знакомую белую рубашку. Гритка стояла у камня, где обычно стирала мать и изо всех сил тёрла деревянной клугой своё платье. Окунала в ручей – и снова бросала на камень, принималась тереть. Волосы у виска взмокли, а руки, наоборот, посинели от холода – ручей был ледяной. Да и сама она – в одной рубашке на ветру, разозлила его так, что он рявкнул: