Тамаз широко раскрыл глаза, такого вступления он в самом деле не ожидал. Он посмотрел на профессора, на доцентов, потом снова перевел на профессора удивленный взгляд и пожал плечами.

— М-да! Я вынужден выговаривать вам. — Профессор отводил глаза, стараясь не встречаться взглядом с Тамазом. Он мучился, понимая свою неправоту, не верил в то, что говорил, и горький пот прошиб его. — Вы еще очень молоды, а кафедра оказала вам полное доверие. Вам созданы все условия для исследовательской работы. Вы же поступили плохо, очень плохо…

Доценты кивали, словно одобряя слова профессора, но вместе с тем как бы сочувствуя и Тамазу Яшвили.

— Вы, без сомнения, очень способный человек. Это признают все. Лично я еще не встречал столь одаренного молодого человека. Вы способны за тридцать секунд разложить восьмизначное число на три куба и два квадрата. У вас большой талант, блестящее дарование, но это не математика, не наука. Это скорее эстрадный номер Счетно-решающее устройство совершает подобную операцию гораздо быстрее и точнее. Нет слов, у вас поистине редкий дар, но не все…

Профессор запнулся, потерял нить мысли. Все как будто было продумано заранее, но, стоило приступить к разговору, заготовленные фразы вылетели из головы, и он не знал, как перейти к главному. Принялся искать носовой платок. В левом кармане его не оказалось, в правом — тоже… Наконец он достал из пиджака аккуратно сложенный, новенький платок, развернул его и стал вытирать потный лоб. Потом снял очки, протер и глаза и снова надел очки.

— М-да, ваш поступок действительно нельзя одобрить, он заслуживает только порицания…

— Что заслуживает порицания? — не сумел скрыть удивления Тамаз.

Профессор вздрогнул. Он и сам прекрасно понимал, что был не прав, и терзался в душе. Наступила пауза. Тавзишвили глядел в стол и вертел в руках авторучку.

— Что я такого сделал?

— Вы прекрасно знаете, что. — Профессор облегченно вздохнул, словно нащупал утерянную нить разговора, и проворно уцепился за нее, опасаясь, как бы снова не потерять. — Вы забываете, что талант еще не все, талант еще не наука. Наука есть знание сложное, комплексное знание, анализ огромного материала, многочисленных фактов и приведение их в единую систему. Вам еще надо много работать. А вы? Как вы ведете себя? Если так будет продолжаться, никто не станет помогать вам…

— Меня интересует, в чем я провинился и почему заслуживаю порицания? — твердил Тамаз.

— Вы обидели заведующего кафедрой, уважаемого Нико Какабадзе. — Профессор перевел дыхание — наконец-то он сказал все, что хотел.

— Заведующего кафедрой? — удивился Тамаз.

— Да, заведующего кафедрой. — Профессор снял очки, подышал на них, энергично протер. Теперь он мог перейти непосредственно к делу. — Вы его очень огорчили.

— Мне кажется, здесь какое-то недоразумение.

— Нет, дорогой мой, никакого недоразумения!

— Не понимаю, ничего не понимаю! — пожал плечами Тамаз.

— Что вы не понимаете? Бросьте ребячиться! Как будто не знаете, в чем дело.

— В самом деле не знаю! — искренне сказал Тамаз.

— Вспомните вчерашнее заседание нашей кафедры. Вы же выступали.

— Да, выступал. Точнее, не выступал, а меня попросили дать характеристику одному человеку.

— Ну, и?..

— Что ну и?

— Как вы охарактеризовали его? Лучше прекратим этот разговор, ничего хорошего из него не выйдет… Признайтесь, что виноваты, что допустили ошибку. Извинитесь перед товарищем Какабадзе. Скажите ему, что все вышло из-за вашей неопытности, может быть, он простит вас…

— За что меня прощать, почему я должен извиняться? — не выдержал Тамаз.

— Меня поражает ваше упрямство и наивность. Да я не знаю, как назвать ваше поведение. Вы хорошо помните, что говорили вчера?

— Прекрасно помню.

— И зачем вам понадобилось это?

— Как зачем? Меня попросили, я и сказал.

— Вы не хотите понять меня, милейший, да, не хотите! — помрачнел профессор. Он передвинул тетради на другой край стола, переставил чернильницу и как будто поудобнее устроился в кресле.

Тамаз Яшвили наблюдал за профессором и отчетливо видел, как дрожали его длинные, пухлые пальцы.

— На вчерашнем заседании вас просили охарактеризовать товарища Абутидзе, которого мы намеревались взять на кафедру ассистентом. Абутидзе ваш однокурсник. Естественно, что уважаемый Нико Какабадзе обратился именно к вам… — Профессор замолчал и поглядел на Тамаза с таким выражением, словно говорил — неужели и теперь до тебя не дошло, в чем дело?

— Я слушаю вас.

— Какую вы ему дали характеристику?