Он небрежно бросил документы в ящик и опустился в кресло.

«Круглый сирота, опекун младшей сестры, студент-заочник, где он работал, чтобы иметь источник доходов на приобретение столь дорогостоящей, модной одежды? Разве рабочие на инструментальном заводе получают такую зарплату?

Может быть, родительское наследство?

Насколько я информирован врачом, вся наследственная собственность сына — отчий дом в деревне, и тот не продан».

Рамаз Коринтели тоскливо усмехнулся. Отныне и тот «дом» принадлежит ему.

«Нет, честным трудом молодому человеку так не разжиться!»

Вскочив как ужаленный, он сунул пакет с патронами в полотенца и положил их на прежнее место.

Первые два дня Инга не отлучалась от брата, помогая ему чем могла. Рамаз Коринтели чувствовал, что при каждой встрече с сестрой его тело будоражит горячая кровь. Он боролся с самим собой. Ему не хотелось называть своим словом возмущавшее его чувство, не хотелось признаваться себе, что он любит сестру… не как сестру, но как женщину.

Наконец, не совладав с нервами, он безо всякой причины хватил тарелкой об пол, только осколки брызнули в разные стороны.

— Что с тобой? — перепугалась Инга.

— Ничего! — подавленно ответил Рамаз. — Сам не пойму, что со мной. А ты уходи сейчас. Приходи раз в три дня. Так будет лучше. Видишь, я еще не в норме. Все меня раздражает, все выводит из себя. В одиночестве я более уравновешен. Память медленно возвращается. Извини, что невольно расстроил тебя.

— Лишь бы тебе было хорошо. Я сейчас уйду.

Инга собрала осколки, высыпала их в ведро и вынесла. Вернувшись, подошла к брату.

— Сейчас как? — грустно улыбнулась она.

— Лучше. Еще раз извини. Поверь, я не хотел обидеть тебя. Сам не понимаю, что на меня накатывает.

— Пустяки. Все образуется. Если буду нужна, звони, не стесняйся.

— Обязательно. И вообще, не приходи, пока не позвоню. Договорились?

Инга улыбнулась в ответ, поцеловала его и ушла.

Она ушла, и квартира сразу опустела. Тоска сжимала сердце Рамаза. Мучительное чувство томило его. Тело чего-то требовало. Он не мог понять, чего не хватает ему. Одно было ясно: телу непременно требовалось «что-то» именно в те минуты, когда он находился во взвинченном состоянии. И вот сейчас, после ухода Инги, он как будто сидел на углях, так горело все тело.

Как выжатый свалился он на диван, закрыл глаза и отдался мыслям.

Чего недоставало телу? Может быть, женщины?

Разумеется, и ее тоже. Но то, что терзало его сейчас, не имело к женщине ни малейшего отношения.

Тяга к женщине то радовала, то смущала его.

Вспышку страсти он впервые ощутил на десятый день после операции, когда медсестра делала ему укол. У маленькой, упитанной, как осенняя перепелка, девушки загнулся внутрь отворот белого халата, обнажив крепкую грудь.

Его кинуло в пот, щеки вспыхнули, казалось, что они горят на бледном пламени спиртовки. Им владело одно желание — протянуть руки, уложить ее на постель, стащить этот белоснежный халат и прильнуть к ее груди.

И сейчас же его охватило чувство ужасного стыда, сознание невидимой веревкой связывало его по рукам и ногам, лишая возможности пошевелиться. Страсть морским отливом уползла вспять. Рамаз Коринтели жестоко разругал себя и стал думать о другом.

Сначала ему мнилось, что он легко совладает с собой, но оказалось, что за отливом следует прилив. Море словно поднималось на тысячи ног и медленно, но упорно надвигалось на берег.

Только сейчас, в этот миг он осознал, что в его существе разгорелась упорная борьба между разумом и телом.

Ведь и ему было когда-то двадцать три. Разве тогда у него было меньше темперамента?

Он никогда не жаловался на недостаток страстности, но умел держать себя в руках. Ему не приходилось обуздывать себя.

А сейчас!

Сейчас, когда он переселился в чужое тело, по-старому ли подчиняются ему чувства и одолевающие его страсти?

Может быть, невыдержанность и экспансивность свойственны телу Рамаза Коринтели? Заложены в его генах?

Какие еще особенности обнаружатся в этом теле?

Если в двуедином организме Георгадзе-Коринтели возникает антагонизм, если юношеский организм и остепененный семью с половиной десятками лет ум не сумеют притереться? Если не сбалансируются темперамент и интеллект, тогда?

«Тогда?..

Тогда?..

Тогда?..»

Рамаз Коринтели вскочил и сжал ладонями виски. Ему, уязвленному до глубины души, хотелось раздавить, истребить эти кружащиеся, как стая летучих мышей, мысли.