В течение двух часов он обшарил все, ища рукопись даже среди книг. Ничего. Разочарованный и убитый, он снова опустился в кресло. И сразу почувствовал, как страшно хочется пить.

Вдова скоро вернулась. Увидев осунувшееся лицо Кахишвили, она испугалась:

— Что с вами, батоно Отар, вам плохо?

— Вы не принесете мне воды?

Перепуганная женщина не по возрасту быстро принесла ему воду.

— Неужели эти документы — такая экстренность? — обеспокоенно произнесла она, когда Кахишвили выпил.

— Экстренность, да еще какая! Если вас не затруднит, я еще раз приду и поищу более внимательно.

— Ради бога!

Отар Кахишвили еще дважды наведывался к вдове академика. Еще дважды все переворачивал в ее квартире и не нашел не только черновиков, но даже следов их.

После трехдневных безрезультатных поисков отчаявшийся директор пришел к заключению, что завершенная и переписанная набело работа академика хранится в сейфе, в том самом сейфе, к которому он не знал как подступиться, чтобы без лишних свидетелей открыть его.

После этого, где бы ни находился Отар Кахишвили, все его думы были поглощены старинным немецким сейфом и тем, как можно было бы открыть его. Часто, смотря телевизор, Кахишвили спохватывался, что видит не происходящее на экране, а тяжелый, громоздкий, коричневый сейф.

Если в свободную минуту он пил кофе, непременно проделывал это у сейфа, то с яростью, то с мольбой вперяясь в пять металлических кружков, позволяющих набрать миллиард цифровых комбинаций.

На заседаниях большого ученого совета института несколько раз высказывали мысль, что пора бы уже создать комиссию по изучению научного наследия академика. Вполне оправданная настойчивость коллег приводила Кахишвили в расстройство чувств, и он раздраженно отвечал, что прежде надо дать остыть покойнику.

Он прекрасно понимал, что от сослуживцев не укрылась непривычная нервозность нового директора. И дома ему не было покоя. Почти каждую полночь он вставал, терзаемый бессонницей, шел в кабинет и, устроившись там, курил сигарету за сигаретой. Обеспокоенная супруга не раз уже сетовала на его теперешнюю должность, которая вовсе не нужна, если он и дальше будет так дергаться и замыкаться в себе.

Ответ всегда был один: дай время — я освоюсь и с новым окружением, и с большой нагрузкой, и с ответственностью.

Элегантный белый костюм молодого человека привлек внимание Отара Кахишвили еще во время его прошлого визита — ничего похожего директор ни у кого не видел, и это только подхлестнуло его любопытство.

«Он один или снова с белокурой длинноногой девицей?» — промелькнуло в голове директора. Он степенно оставил кресло, не спеша подошел к окну и выглянул на улицу.

Красные «Жигули» стояли на старом месте перед институтом, точно и не уезжали. Белокурая девушка сейчас не опиралась о машину, а, скрестив руки на груди, прохаживалась около нее. На сей раз на ней была белая мини-юбка и голубоватая майка. Кахишвили не обманулся, у девушки в самом деле оказались прелестные ноги. На красном фоне сияющей машины ее золотистые волосы выглядели еще более эффектно.

Директор института, стараясь скрыть свою заинтересованность, невозмутимо отвернулся от окна.

— Ничего особенного! Обычная стандартная девчонка! — насмешливо заметил Рамаз.

Кахишвили бросило в краску. Он не предполагал, что молодой человек поймет, зачем он выглядывал в окно.

Кахишвили не обладал ни артистизмом, ни чувством юмора, чтобы разрядить обстановку и выкрутиться из неловкого положения. Он чувствовал, что странный гость без труда раскусил его, и предпочел промолчать. Как будто не слыша, что сказал молодой человек, директор с задумчивым лицом подошел к креслу, немного отодвинул его назад и с видом глубокого утомления тяжело сел.

— Слушаю вас! — негромко сказал он, кладя ногу на ногу и откидываясь на спинку кресла.

— Ваши слова позволяют мне надеяться, что вы готовы к получасовой беседе со мной?

— Да.

Отар Кахишвили воображал, что деловая поза и краткие, односложные реплики придадут ему строгий и академический вид.

— Одновременно я надеюсь, что никто не помешает нашей беседе. — Коринтели спокойно достал сигареты. — Вы позволите?

— Курите, — директор взглядом указал на пепельницу.

— Вы, правда, предпочитаете «Космос», но, может быть, на сей раз не побрезгуете «Винстоном»? — Рамаз с многозначительной улыбкой протянул ему пачку.

«Откуда он знает, что я люблю „Космос“?» Кахишвили в недоумении оглядел стол, полагая, что посетитель, видимо, заметил на нем пачку «Космоса», иначе трудно объяснить осведомленность незнакомого человека, но не нашел ничего, даже пепельница была пуста.

— Я много чего знаю. Однако давайте познакомимся. Вернее, я хорошо знаю вас, профессора Отара Кахишвили, ныне директора астрофизического института. Вы же не имеете представления, кто я.