— Чем они могли мне помочь? Моего супруга похоронили за государственный счет. По правде говоря, я не хотела никакой помощи. Не хотела и не нуждаюсь. Самое главное, чтобы привели в порядок научное наследие моего супруга и позаботились об издании его трудов.

— Вы не скажете, кто именно был у вас?

— Трижды меня навещал Отар Кахишвили, новый директор института, в четвертый раз он нанес визит вместе с сотрудниками. Однажды некий молодой человек, кажется секретарь комсомольской организации, занес книги и кое-какие вещи моего супруга.

— Что же все-таки говорил Отар Кахишвили?

— Он был обеспокоен. У Давида в сейфе заперты какие-то секретные документы.

— И что же? — встрепенулся Рамаз.

— Он сказал, что не знает шифр сейфа. А мне-то откуда знать?!

«Подонок!» — вскричал в душе Рамаз. Он сразу смекнул, какие документы интересовали его заместителя.

— Когда я не смогла назвать ему шифр, он очень огорчился и предположил, что Давид, может быть, унес те документы домой. Весь кабинет обыскал.

— Нашел что-нибудь?

— Ничего. Ушел как в воду опущенный. На протяжении недели еще дважды наведывался. И все впустую. А на прощание сказал, что не миновать ему строгого выговора.

«Побирушка!» — снова во весь голос вскричал в душе Коринтели. Он насилу сдержался, чтобы не передернуться от злости.

— Он больше ничего не сказал?

— Ничего.

— Не заводил с вами разговора о последних исследованиях вашего супруга?

— Нет, не заводил. Сказал только, что скоро соберутся и наметят мероприятия по увековечению памяти моего мужа.

— После этого пришел вместе с другими?

— Да.

— Он говорил что-нибудь еще?

— Повторил все тот же вопрос, не нашла ли я что-нибудь, не попадались ли мне какие-нибудь документы или научные труды.

— Он спросил это во всеуслышание, не так ли?

— Да, — смутилась хозяйка, — вы полагаете, что он не должен был спрашивать?

— Нет, калбатоно Ана, мне кажется естественным, что он именно во всеуслышание спросил вас, — попытался улыбнуться Рамаз. — Что вы ему ответили?

— Что я могла ответить? Сказала, что не попадались.

— О сыне ничего не слышно? — Рамаз неожиданно переменил тему разговора.

— О сыне? — Ана вздохнула и вытерла набежавшие на глаза слезы. — Ничего!

— Кто-то говорил, будто бы он в парике приходил на похороны отца и прятался в толпе.

— Кто говорил? — сразу встрепенулась Ана.

— Не знаю. Я не знаком с этим человеком, встретил его на похоронах вашего супруга. Уже и не помню, как он выглядел. Случайно услышал краем уха, он говорил кому-то, что, кажется, сын академика пришел на похороны и прячется где-то в толпе.

— Не думаю. Он бы не уехал, не позвонив мне или не прислав кого-то из приятелей, чтобы успокоить меня.

— О нем совершенно ничего не слышно?

Ана снова горько вздохнула и громко разрыдалась.

— Извините, ради бога извините меня, калбатоно Ана, что я невольно задел вас за больное.

— Для чего мне жить, ума не приложу. Человек, оказывается, как собака, не так-то легко ему умереть, я все же надеюсь, что он где-то скрывается и когда-нибудь объявится, — она судорожно вздохнула. — Только бы знать, что он жив, а там пусть совсем не показывается, если хочет.

— А милиция? Неужели и она молчит? Не навещали вас с расспросами, не приносили каких-нибудь известий?

— Как же, много раз расспрашивали. Я писала им, с кем он дружил, какой у него характер. Одним словом, что знала, то и написала.

— К какому же заключению они пришли?

— Они уже не сомневаются, что того несчастного задавил мой сын, а сам с перепугу бросил машину и скрылся.

Вдова академика, уже не сдерживая слез, достала из кармана носовой платок и вытирала их.

— А почему вас интересует мой сын? — неожиданно опомнилась она и подозрительно пригляделась к гостю. — Вы, случайно, не знакомы с ним?

— Извините, калбатоно Ана, я без всякой задней мысли спросил о вашем сыне, зная, что академик именно из-за него получил инфаркт. Прошу прощения, что невольно разбередил вашу рану!

Рамаз встал, но, поняв, что уходить сейчас нельзя, это вызовет у женщины еще большие подозрения, снова подошел к книжным полкам.

— Насколько мне известно, академик Георгадзе, устав от научных трудов, отводил душу игрой на пианино.

— Да. А вы откуда это знаете? Мой супруг замечательно играл. Ничего необычного здесь нет. Давид из семьи музыкантов. Родители его питали надежду, что сын пойдет по их стопам.