Два тоненьких девичьих пальчика поднялись над коленками.

– - У-у, так ты его, наверно, и не помнишь?..

Вот тут уж Ирина точно не ответила. Наверное, потому что и не знала, помнит она его или нет. Есть в памяти какой-то цветовой мазок: что-то черное, может быть, фуфайка, а может, и лицо после смены. Не всегда же, как рассказывала мама, в шахтную баню подавали воду. И, как тоже рассказывала мама, иногда домой приходил мыться отец. Может, именно это и запомнилось: все-таки людей с черными лицами она до того не видела. Но Ирина не была уверена, что воспоминание -- об отце. И поэтому он существовал внутри нее как неощутимый, неродной образ. Не хватало, наверное, прикосновения его рук, звука его голоса, запаха его пота.

– - У меня и мамаши нету, -- почему-то хвастливо сказала Ольга.
– Свалила с хахалем на Север, да там ее след и затерялся. Бабка у меня. Сколько живет -- столько мучается... Тебя за что к нам закантовали?

– - По ошибке, -- все так же тихо ответила Ирина, точно речь все еще шла об отце.

– - Ты чего туфту гонишь?!
– - возмутилась Ольга.
– - Статья у тебя какая?

– - Восемьдесят девятая. Три года, -- заученно ответила Ирина фразой, которой она уже десятки раз обозначала себя и в следственном изоляторе после приговора, и на этапе, и в колонии.

– - Детский срок, -- пофорсила Ольга.
– - У меня "пятак" по сто семнадцатой.

Номер ничего для Ирины не обозначал. Уголовного кодекса она не знала и на браваду отреагировала так, будто бы ей вообще ничего не сказали.

– - Мне только по двум третям освободиться можно, -- не унималась Ольга.
– - А ты сопли развозишь про три года. Тебя, если эту отсидку в ДИЗО тихо спишут, после года выпустить могут, а вот мне...

– - А ты... ну, за что?
– - вдруг ощутила Ирина необычность собеседницы.

– - За лохматую кражу.

– - Я не пони...

– - Фу ты! Я ж забыла: ты по фене не ботаешь!
– - встрепенулась Ольга.
– - Лохматая кража -- это изнасилование.

– - Ты -- за изнасилование?!
– - вот теперь уж точно удивилась Ирина.
– - Это ж только ребят...

– - Ну да! Нас таких в зоне -- семеро, -- с недовольством, что приходится себя лишать ореола исключительности, но все же призналась ей Ольга.

– - Изна... а как... ну, это?

– - По-разному, -- кажется, Ольга очень любила, когда ее спрашивают. Она сощурила свои разные, чуть подравнявшиеся после этого сжатия глаза и начала быстро-быстро говорить, смешно подергивая на каждом звуке кончиком длинного носа: -- Парень у меня был. Долго я с ним ходила. С полгода. А потом он от меня к одной чувихе свалил. Еще бы -- она учителкой работала, культурная, умная, ну, и смазливая к тому же. Он и поплыл. Психанула я и парней из своей капеллы... то есть компахи, подговорила ее изнасиловать. Перестренула в парке вечерком вместе с чуваками, мордень ей сначала начистила, а потом попросила чуваков, чтоб они ее вые... ну, в общем, того, -- сказала и сама удивилась, чего это она при Ирине матом не ругнулась. Словно было в этой щупленькой, губастой девчонке, что тяжелило язык, когда хотел он ввернуть в рассказ нечто солено-колкое.
– - А чувакам -- чего? Одно удовольствие. Они ее по очереди, так, как я просила... Все б нормально, но эта сучка моему парню... бывшему, заложила, а он, гад, ментам настучал. Знала б, что он такой козел, не ходила б с ним никогда...

Только теперь Ирина позавидовала спящим девчонкам. Им хоть не нужно было дальше сидеть рядом с насильницей.

– - Я ей из зоны муляву... то есть письмо, накатала. Чтоб, мол, не обижалась. Так она, стерва, -- резко развернулась Ольга к Ирине, -- мне отписала, что пять лет -- это мало. Мол, могли бы и больше впаять! Ну, и как тебе она?!

Ирина смущенно повела плечами.

– - Нашли за что сажать! Меня ж саму как-то изнасиловали! Так я ж по ментам не бегала и не сексотила!

– - Тебя -- изна...

– - Ну и что! Это ж в компахе. По пьяне, -- не могла она понять удивления в голосе Ирины.
– - Пацаны решили в "ромашку" сыграть. Знаешь, как в "ромашку" играть?.. Садятся пацаны вокруг стола: посередине -- пустая бутылка. Крутнули. На кого горлышком показала, тот и пошел... На меня, в смысле. Я для начала подрыгалась, поупиралась, а на пятом вроде и ничего, понравилось... Правда, гад, потом пришлось аборт делать...

Ирина зябко сжала плечи. Если бы могла, превратилась бы в точку, в невидимую, неощутимую точку.

– - А ты что: еще ни с кем?
– - бесцеремонно спросила Ольга и, вдруг все поняв по сдавленному молчанию, вскочила с лежака.
– - Так ты -- девка?!

"Спящие" соседки, как по команде, повернулись от бетонной стены и посмотрели на Ирину одинаково удивленными глазами.

– - Во класс! Вот на ящик водяры спорю, что одна -- на всю колонию! Спорим?!
– - протянула руку Ирине.

А та лишь еще глубже засунула пальцы под коленки. Ощущение одиночества стало еще сильнее, чем до посадки в ДИЗО. На плечи словно кто-то невидимый и страшный загрузил неимоверную тяжесть и теперь ждал, выдержит она ее или упадет замертво. И еще ей показалось, что она сидит голой. Ощущение было настолько сильным, что она даже чуть отклонилась от коленок, чтобы посмотреть, есть ли на груди халат.

– - Нет, ну, вправду скажи: ты -- целка?
– - не унималась Ольга.

– - Знаешь... знаешь, -- начал вибрировать голос Ирины, и вдруг откуда-то изнутри выстрелило то, что она и сама от себя не ожидала: -- Да пошла ты!

– - Чего-чего?
– - быком наклонялась вперед Ольга. Еще немного -- и покажутся невидимые рога, и вонзит она их...

– - Оль, ну чего ты пристала?
– - сонно пробормотала одна из девушек.

– - Чего-чего?.. Ты кого, сука, послала?..

Ирина только теперь заметила, что весь ее лежак пуст, и это открытие заставило ее сделать то, чего не ожидала ни Ольга, ни она сама. Не опуская ног, Ирина подвинулась на жестких досках, легла лицом к бетонной стене и даже закрыла глаза. Ольга еще что-то кричала, но кричала, скорее, для самой себя. Ирина мысленно считала, чтобы не слышать ее, и под этот счет начала действительно засыпать.