– - Но меня-то ты знаешь, -- принял благородное лицо режиссер.

– - Ладно, поехали, -- небрежно приказал директор.
– - А то тянем волынку. Нам еще вечером в студии диск писать, а ночью в казино выступать...

Певица проводила взглядом его ленивый взмах рукой и с необычной для нее резкостью повернулась к только что подошедшей за кулисы Артюховой, которую Грибанова послала поторопить артистов.

– - Они не заразные?
– - спросила ее певица.

– - Кто?
– - не поняла Артюхова.

– - Ну, эти... зэчки ваши?

– - Не-ет, -- еле выпустили ответ губы Артюховой.

– - М-да?
– - все равно не поверила певица и, повернувшись к директору, попросила: -- Олежка, проследи, чтоб ни одна сучка на сцену не залезла...

Тот лениво кивнул, а пузатый ударник в майке, по-своему поняв кивок, со всей силы врезал по тарелкам. Ритм-гитара, тряхнув смоляными немытыми волосами, вогнал в душный зал четыре первых ноты песни, и певица нехотя пошла к краю сцены с резиновой улыбкой на лице.

– - Здравствуйте, девочки!
– - хрипло прокричала она в грушу микрофона.

– - Здра-а-а-а!
– - в едином порыве вскочил зал и одним этим заставил певицу отшатнуться от сцены.

Она испуганно взглянула за кулисы, но бледное лицо директора было мраморно-невозмутимо, спокойно и, как всегда, прекрасно.

Ритм-гитара еще два раза дернул за струны, и звук, усиленный черными шкафами акустических колонок, опять подбросил зал все с тем же звуком "Аа-а-а-а!".

Слева черной птицей стала снижаться камера со скорчившимся за ней оператором, и певица, хорошо усвоившая за годы эстрадной карьеры, что на любом отснятом кадре она должна выглядеть божественной Эсмеральдой Блюз, а не перепуганной сопливой девчонкой, шагнула вперед, к срезу сцены, и бросила свой крик поверх бушующего, волнами ходящего из края в край по залу, долгого, как вой ветра, звука "Аа-а-а-а!":

– - Девочки, а что вам больше нравится: день или ночь?!

Мгновенно "а" утонуло, исчезло под мощным цунами "О-о-о-о!".

– - Но-о-о-о-очь!!!
– - орало триста с лишним глоток.

– - А вам бывает приятно ночью?!
– - крикнула певица, с удивлением уловив, что этот зал отвечает только гласными звуками, и на этот раз загадала долгое "А-а-а-а!".

– - Да-а-а-а!!!
– - бросила навстречу ей толпа ожидаемый звук и очень этим обрадовала.

– - А вы хотите мальчиков?!
– - теперь уже точно зная, что "а" не скоро исчезнет из зала, хрипло выкрикнула певица.

– - Да-а-а-а!!!
– - подбросило "а" до потолка живое разноцветное море, и вдруг что-то чужое, постороннее вторглось в океан звуков, так покорно подчинявшийся певице.

– - Стоп! Стоп! Стоп!
– - проорал в мегафон режиссер.
– - Все -- в исходное! Так не пойдет! Пгекгатить!
– - прокартавил он и, махая свободной от мегафона рукой, словно пытаясь до самых дальних рядов зала добросить свои слова, сразу начал излагать свои претензии: -- Скажите, почему девочки в цветных одеждах?! Ну почему?!

В первом ряду встала пунцовая, с трясущимися руками Грибанова.

– - Товарищ кинорежиссер... мы... мы о таком реве не договаривались, -- не поворачиваясь в его сторону, почему-то певице говорила Грибанова, а та лишь монотонно, как кастаньетами, била по ладони умершим, беззвучным микрофоном.
– - Мы...

– - Да послушайте, голубушка, -- вытер комком платка пот с отполированной лысины режиссер.
– - Мне нужен антугаж... антугаж, -- нет, как ни силился, не смог он в таком сложном и важном слове выжать "р" .
– Мне обязательно нужен антугаж зоны: мгачная, сегая толпа, ватники, сапоги, ну,.. ну, можно валенки...

– - Сапог и валенок у нас нет, -- снова сказала певице Грибанова.

– - А ватники... фуфайки какие-нибудь?

Выгнала б она киношников, но денег на следующую неделю на питание в колонии уже не было, и Грибанова, развернувшись лицом к залу, грубо, по-мужски пробасила:

– - Всем надеть фуфайки!

– - Жарко же, товарищ полковник, -- пропела над ухом Артюхова.

– - Быстро надеть!

По залу волнами, словно в калейдоскопе, вращаемом в пальцах, прокатилась смена красок, и, когда невидимые пальцы замерли, перестали ворочать калейдоскоп, от стены до стены лежало синее-пресинее море.

– - Благодагю! Всех благодагю! Эсмегальдочка, начали! Втогой дубль!
– убежал со сцены сразу помолодевший режиссер.

Черная птица кинокамеры отплыла к стене, приготовилась к новому полету над залом, а певица, вздрогнув от резкого звука микрофона, ожившего в руке и болезненно взвизгнувшего от удара о мокрую ладонь, вскинула этот микрофон и закричала в него, словно мстя за испуг:

– - Так хотите вы мальчиков?!

– - Да-а-а-а!!!
– - послушно вернул зал в душный, спертый, пропитанный запахом пота и дешевых духов воздух истеричную букву "а".