Мезенцев коротко кивнул. Он действительно уже многое и многих перезабыл, а те, что подросли из сопливых пацанов за четыре его года учебы и три года службы в морпехе, вообще казались только что переселившимися в поселок людьми.

– - И что же он?
– - не прекращал допрос Хребтовский.
– - Да ты говори, не бойся. Это наш новый участковый.

– - По вещевому рынку ходил. Дань собирал, -- осмелев, стал как-то выше и голосистее майор.
– - Курточники пожаловались. Они ж и без того другим платят...

– - Вот гаденыш! Своей кормушки им, что ли, мало?

– - Наверно, аппетиты растут.

– - А кто прислал, не говорит?
– - спросил Хребтовский, уже по лицу майора поняв, что зря сотрясал воздух.

– - Хорошо, Николай Иваныч, что вы его додумались сразу в изолятор, а не в "аквариум", -- польстил майор начальнику.

– - "Аквариум" -- это загородка для административно задержанных, -пояснил Хребтовский Мезенцеву, хотя тому это было не так уж интересно.
– Из прозрачного оргалита. Такой бугай запросто разнесет...

– - Только это, Николай Иваныч... Ну-у, -- опять стрельнул глазами по Мезенцеву майор.
– - В общем...

– - Что там?
– - нахмурил брови Хребтовский, но левая задорно дернулась и сбила всю хмуринку.

– - Курточники ведь того... Отказываются писать заявление на него, -наконец-то выдавил из себя майор то, ради чего он, собственно, и приходил.

– - И получается, что...
– - начал Хребтовский.

– - ... Отпускать его надо, -- закончил майор.

– - А сопротивление сотрудникам милиции?
– - удивленно посмотрел Хребтовский на майора.

– - Виноват. Не подумал, -- как-то весь съежился тот.
– - Разрешите составлять протокол?

– - Давай, -- взмахом руки выгнал Хребтовский майора из кабинета, хмуро покачал головой, но жаловаться на подчиненных, которые отличались не только маленьким ростом, не стал.

– - Та-ак. Что я тебе еще по участку не сказал?
– - почесал он на этот раз антеннкой висок.
– - А-а, вот: опорный пункт!.. Кабинет у тебя в опорном пункте. Вон в той пятиэтахе, -- издалека показал на карту-схему, хотя с точно таким же успехом мог бы вообще ничего не показывать.
– - Зам по профилактике, то есть твой непосредственный начальник, в отпуске, но заявления и жалобы по твоему участку он оставил.

Хребтовский привстал в кресле, быстрыми пальцами перебрал вавилонскую башню бумаг на углу стола, выудил из ее середины, чуть не свалив все зыбкое сооружение на пол, красную папку и протянул ее Мезенцеву.

– - Ни одно заявление оставлять без ответа нельзя, -- пояснил он.
– Это в газетах сейчас можно на письма шизиков и чайников не отвечать, а мы обязаны реагировать на все. Понял?

Мезенцев развязал тесемки, заглянул вовнутрь папки, и ему еще сильнее расхотелось быть милиционером.

– - Да. Чуть не забыл, -- достал Хребтовский еще один листик из сейфа.
– - Пришла ориентировка на двух малолеток. Бежали из колонии. Обе родом из Горняцка. А вот эта, -- повернув лист на глянцевой плахе стола, показал он на правую из двух фотографий, -- проживала до отсидки на улице Стахановцев, дом тридцать три. Соответственно -- твой участок, как ты уже, наверное, понял...

"Конышева Ирина", -- прочел Мезенцев.

– - Стерва приличная, -- добавил Хребтовский, куснув ус.
– - Я ее помню еще по следствию. Она магазин ограбила, а здесь истерики метала, ангелочком прикидывалась...

Мезенцев внимательно изучил большеглазое красивое лицо девушки, поднял взгляд на Хребтовского, и тот почему-то сморгнул сразу обоими глазами.

– - В общем, найдешь -- премия в кармане... А вторая... Вторая, как в том анекдоте, у тебя под боком жила -- на Двеналке. Может, встречал когда?

Округлое лицо, узкая полоска лба, разнокалиберные глаза, пустой, холодный взгляд.

– - Нет, ни разу не видел, -- ответил Мезенцев.
– - Ей же, наверно, и десяти не было, когда я в училище поступил и отсюда уехал...

– - А-а, ну ладно, -- выглянул в окно Хребтовский.

Дождь все так же шел и шел, словно решил никогда не кончаться. Хребтовский не любил такую мерзкую кислую погоду, хотя вряд ли наверняка можно было сказать, что он хоть какую-то любил. Летом ему не нравилась жара, зимой -- почерневший горняцкий снег, весной -- непролазная грязь. Осень была близнецом весны, но почему-то вызывала наибольшую неприязнь. Наверное, лучше всего, если бы погоды не было вообще, но так уж получалось, что она была всегда, была ежедневно и оттого раздражала его ежедневно.