У отца был мягкий, ватный голос, совсем не грубый, и не мужской. Мама же наоборот никогда ничего не спрашивала. Она работала бухгалтером, но в последнее время брала дополнительную работу вечерами, и почти не появлялась дома.

В тот день, когда Люда нашла мамин блокнот, она проспала. Пришлось собираться с мамой. Вынырнув из сна, она медленно водила глазами по комнате, пока не вспомнила, что папа вчера просил завести будильник и сказал, что его не будет несколько дней дома.

Мама сидела на кухне. Неторопливо прихлебывала кофе, и улыбаясь, быстро и очень тихо что-то говорила в трубку телефона, протянутого за черный шнур из прихожей в кухню.

– Привет, мам. – Мама вздрогнула, и перестала улыбаться. Лицо её так быстро сменилось с приветливого, и почти счастливого выражения на унылую, застывшую маску. Улыбка медленно сползала в напряженную пружину.

– Тетя Наташа заболела, вот как-то поддержать надо. – Она шумно, не попрощавшись положила телефонную трубку на рычаг. – Как дела?

Люда нащупала в кармане домашнего халата кусок бумажки. Показала ей. – Смотри, это было мое желание на Новый год. Я и забыла. Так давно этот халат не одевала. – На длинной полоске бумаги была одна строчка «Хочу уехать».

– Что это? – Мама равнодушно смотрела в окно.

– Я тебе рассказывала, мам. На новый год мы с Катькой подписались в школе на одну программу английского языка. Ну, когда тебе приходит только адрес, и ты отправляешь на него какой-то подарок, типа открытки и шоколадки, и письмо. С того адреса мне так и не ответили, зато мне пришло письмо из Техаса.

– И что тебе пришло? – Мама одним глотком допила давно остывший кофе, быстро встала и пошла в комнату одеваться. Люда, отставив чашку с чаем, пошла за ней, всё еще держа бумажку в вытянутых перед собой руках. Сейчас мать уйдет на работу, и неизвестно, когда выпадет шанс еще немного пообщаться.

– Мне пришла маленькая коробочка с растаявшими конфетами. Не помню города, но улица называлась Idle creek, Холостой ручей! Пустота. – Мать ходила по квартире, из комнат в комнату, будто бы что-то ища. – Понимаешь, мам, они добровольно поселились на улице, на которой ничего не происходит. Всю жизнь прожить просто так, не видеть и не хотеть впереди ничего. Понимаешь, мам? – Она сама не понимала, почему именно сейчас она всё это говорит без остановки, без особого смысла, но замолчать не смогла.

– Я не хочу жить так. У нас весь город – это одна длинная улица idle creek. А может и не так. А может я сама становлюсь этой улицей, этим пустым ручьём. И она все шире с каждым годом. Вместо тропы она становится пешеходной дорогой к домам, а потом, а потом появляется шлагбаум, чтобы никого не пускать. Да, наверное, можно таскаться с этой улицей по любым городам мира и все равно ничего не произойдёт. Ничего не изменится, понимаешь? – Она быстро и часто дышала, выпалив всё на одном дыхании.

– Нет, не понимаю. При чем тут улица? А что там еще было? Конфеты? – Мать нахмурилась.

– Вот именно. Все ты понимаешь. Просто у тебя там уже заасфальтировали дорогу. И не шлагбаум, а контрапункт стоит, мама!

– Так! – Мать поджала губы, но вместо того, чтобы огрызнуться, неожиданно зевнула, медленно потягиваясь руками в обе стороны. – Обед в холодильнике найдёшь. Мне пора. – Она стояла, пытаясь одной ступней, без помощи рук надеть синюю туфлю, шаря рукой в сумке.

– Ты меня не слушаешь! – Люда чувствовала, как раздуваются её ноздри. Она покрутила в руке ключ, и быстро спрятала его.

– Ты не видела мой ключ?

Люда достала его изо рта, прямо перед лицом матери, уверенная, что это произведёт эффект взорвавшейся бомбы.

– Спасибо. – Пробормотала мама, взяв ключ, не глядя на неё, шаря глазами по полкам, и пробормотав – Да куда же мой блокнот рабочий делся, у меня вся жизнь там.

Закрывая дверь, она крикнула в тишину квартиры: «Суп в холодильнике», немного покрутила мокрый ключ, а руках, но даже не успела задать вопрос почему, лампочка загорелась, и она, не поднимая головы, с чуть зарозовевшимися щеками вошла в тёмную кабину лифта.

Дышать было тяжело. Люда развернулась на пятках, пошла в свою комнату и бросилась на кровать лицом вниз.

Через час она зашла в родительскую комнату, и перевернула ящик за ящиком, коробку за коробкой. Нашла пару новых платьев, спрятанных в чёрный чехол для верхней одежды. В выдвижном ящике с нижним бельём под дешевыми «домашними» хлопковыми трусами, как их называла мама, лежал красный блокнот.

Прочитав все записи, она выудила из подкладки рюкзака, через дырку размером с кулак, помятую пачку сигарет. Вышла на балкон, и закурила.