– А вы - кто?

– Русские мы, свои, - улыбнулся совсем не русской улыбкой красивый кореец Ким.

– Ну вот что, - поторопил Иванов.
– Срок вашего заключения истек. Хватит нары протирать. Вылазьте. Мне от вас, иршан, уже по ночам кошмары снятся.

– Свои!
– заорала вниз, под ноги, голова и вдруг по-девичьи, навзрыд заплакала.
– Госпо-оди! Ро-одненькие! А мы уж помирать собрались! Господи! Братцы, а вода у вас есть? Мы три дня... ни капли... Двое больных...

– А где Бурлов?
– упрямо повторил Иванов.

– Первый помощник?.. Там он, сука, внизу. Раскололи мы его, гада. Все... все рассказал.

– У вас вода в шлюпке есть?
– перебросил Иванов вопрос иршан Киму и тут же понял его неоднозначность.
– Я имею в виду не на дне шлюпки, конечно, а где-нибудь в канистре...

– Есть, - многозначительно помолчал Ким и добавил: - Компот. Целый анкерок, - заметив, что Иванов его не понимает, пояснил: - Анкерок - то есть бочонок. У нас боцманюга запасливый.

Моряк, наконец, выбрался из люка. Пошатываясь, стал между Кимом и Перепаденко. Матрос заботливо попридержал его за талию.

– Сколько вас?
– по-хозяйски спросил Ким.

– Двадцать?
– ответил за бедолагу Иванов, но ответил с сомнением, скорее даже вопросом.

– Двадцать, - похмурнел моряк.
– Радиста они еще там... в море... Давай, Никанорыч, выбирайся, - поторопил выбелившую люк седую-седую голову.

– А сколько пассажиров может взять шлюпка?
– повернулся Иванов к Киму.

– Под парусами - восемь, а на веслах, как мы сейчас, - тринадцать.

– Хорошее число, - вскинул радостно брови Иванов на обгоревшем за день, болезненно-красном лице с истончавшей, будто печеное яблоко, курносинкой.
– За две ходки перевезем.

3

Его разбудила тревога. С самого дна муторного, непонятно о чем сна кольнуло невидимой, неприятной иглой, - и, словно эта игла проткнула даже веки, заставила их резко, рывком открыть. В глаза хлынула серая болотная жижа полумрака. Повернул голову на жесткой, мокрой подушке - окно закрыто, и только по желтому пятну, протекшему с улицы сквозь дырку в ставнях,определил: уже утро.

– Мне за это не платят!
– бахнул за дверью знакомый голос.
– Сегодня мою полы в последний раз!

Дверь с остервенением взвизгнула. Что-то белое и большое вихрем пронеслось мимо кровати к окну, распахнуло деревянные створки и, облитое ярким, слепящим светом, обернулось к нему.

– Доброе утро, Вера Иосифовна!
– почему-то обрадовался ей Майгатов. Может быть, потому, что она освободила его от одиночества.

– Для кого - доброе, для кого - нет, - Вера шмякнула тряпку в ведро с водой с такой силой, что несколько капель долетело даже ему на руку.
– Сами "левак" дерут с больных, а я - так мой бесплатно! Уборщиц у них, видишь ли, не хватает! А тут, что мой полы, что не мой, грязи меньше не станет!

Она махала шваброй с нескрываемым презрением и к швабре, и к полам, и к больнице, и, видимо, к Майгатову, махала ею, как копьем колола врагов, и от этого казалась похожей на амазонку. Посади ее сейчас на лихого иноходца да смени белый халат на греческую тунику - и не будет на земле лучшего воина: не тело, а сплетение мускулов, не глаза, а жерла вулканов, изливающие огненную лаву ярости, не голос, а звук боевой трубы. Амазонка, стопроцентная амазонка!

Ведро с грохотом перевернулось и выхлестнуло на пол грязно-серое озеро.

– У-у! Заразища!
– обозвала Вера то ли ведро, то ли свою правую пятку, которой она сейчас так мастерски сбила ведро.
– Да что ж мне: полдня, что ли, одну комнату мыть?!

Не обращая внимания на ошарашенного Майгатова, она затолкала по кругу подол халата под черные плавки, повернулась к нему худыми, жилистыми бедрами, стала на колени прямо в это грязное озеро и с остервенением стала собирать воду мешковиной.

Майгатов стыдливо отвел взгляд на окно. Что там, на воле? Успел он предупредить своих о нападении или нет? Надо было у того эфэскашника спросить, как его, а-а - Иванова. Но он мог и не знать ничего. Вторые сутки прошли с его ухода из палаты, а тревога не покидает до сих пор. Волнами прибоя то накатит, то отхлынет прочь. А сегодня встала и стоит комком у горла. Ни проглотить, ни выплюнуть. Даже Вера со своми перевернутым ведром не избавила от нее. Так, на несколько секунд отвлекла...

– Все!
– бросила она отжатую мешковину на борт ведра.
– Как платят, так и делаю.
– Выпростала халат из-под плавок, прогладила его ребром ладони.
– Сейчас принесу завтрак и на сегодня - все. В обед Ленка придет. Сколько у тебя вечером было?

– Тридцать семь и две, - сразу понял вопрос Майгатов.

– Ну, значит, на поправку пошел. Сорок суток карантина отсидишь и домой.

– Сколько?
– приподнялся на локте.

– Сорок, дружочек, сорок, - с радостью сообщила Вера и, схватив своими боксерскими лапищами швабру и ведро, вышла из комнаты.