Шрифт:
Ребята, поди, уже забыли вкус домашней лапши, думал он. То-то накинутся. Но все произошло иначе, и виноват в этом был Базар.
Едва Берды завидел Джуму и Базара, как крикнул:
— Эй, поэт, с тебя причитается! Письмо тебе.
— За что причитается? — спросил Джума.
— Говорю же, письмо ему. Из Ашхабада. Рустам побежал к вам с письмом, чтобы сообщить первым, да, видно, вы разминулись. Не успели вы уйти, Шаммы принес письмо.
— А что в письме? — спросил Джума, вплотную подходя к сиплому Берды.
— Не имею привычки читать чужие письма, — обиженно сказал тот и стал дуть в огонь. Отмахиваясь от дыма, он уже совсем серьезно сказал: — Хлебом клянусь, правду говорю.
— Из редакции, наверное, — равнодушно проговорил Базар. — Я им столько стихотворений посылал, а они затвердили: «Ваши стихи редакцию не удовлетворяют».
Самому Базару его творчество нравилось. Но мало чтоб нравилось самому. И даже если всем вокруг нравится, это еще не значит, что понравится редакции. Кто-кто, а уж Базар знал, как там придирчиво, скрупулезно отбирают стихи. Своими глазами видел, как критикуют каждое слово, каждую строку…
— Что ты стоишь, беги, отыщи Рустама и возьми свое письмо, — сказал сиплый Берды. Но Базар, привыкший к его шуткам, не тронулся с места. Не поверил и Таган-ага:
— Нашел, чем шутить, Берды! Твоя домашняя лапша уже, наверное, в тесто превратилась, — заметил он со своего топчана. — Зачем смеешься над парнем? Да, Базар-джан увлекается стихами, это ведь болезнь, такая же, как в девушку влюбиться. Ни ночью тебе покоя нет, ни днем.
Но тут, размахивая конвертом, вбежал Джума.
— Я первый сказал, с тебя причитается, — весело прокричал Рустам, вбегая следом.
Джума вскочил на топчан, где сидел Таган-ага, вытащил из конверта сложенную газету.
— Я сейчас прочту вам стихотворение, — сказал он и, откашлявшись, важно начал:
Золотеет, как солнце, земля моя в солнечном круге, Где пустыня была, зацветает Мисриана долина, Там карминово-красный гранат собирать будут девичьи руки, А глаза этих дев будут слаще любой сладкой дыни.— Ну как? — Джума вопросительно взглянул на ребят.
Те пожали плечами. Базар то краснел, то бледнел, ему вдруг показалось — никто не верит, что это его стихи. И он выкрикнул:
— Клянусь, я это сам написал, у меня черновик есть.
Деликатный Таган-ага поддержал его и на этот раз:
— Мы верим, сынок, верим, ты молодец, настоящий поэт.
— Стойте, стойте, — сказал Джума и вытащил из конверта бумажку. — Слушайте дальше.
— «Уважаемый Базар Байханов…»
— Что-что? — закричал сиплый Берды, — уважаемый, говоришь? Ну-ка, прочти еще раз!
— Да слушай ты, Берды, раскрой пошире свои уши и слушай внимательно, — сказал Рустам, которому не терпелось услышать, что в письме.
Но Джума не спешил, он еще больше подзадоривал ребят. Торжественно, сопровождая чтение жестами, он продолжил:
— «Уважаемый Базар Байханов, мы печатаем ваше стихотворение «Вершина» с небольшими сокращениями…»
Базар незаметно для самого себя подошел к Джуме вплотную. Потом обернулся к Берды, как бы говоря: «Что, поверил?» А Джума продолжал читать:
— «Посылаем вам два экземпляра газеты. Желаем успеха. Заместитель главного редактора «Яш коммунист» Мурадов».
Газеты переходили из рук в руки. Таган-ага поднес письмо к самым глазам. Сиплый Берды несколько раз перечитал стихотворение.
Джума схватил одну газету, сказал, что знает, где ее повесить, и убежал.
— Не забудь по дороге показать Зохре! — крикнул ему вслед Рустам. И Джума сник. Он проиграл, а Базар победил, стал первым. Девушки любят поэтов, и теперь она полюбит Базара, — думал он. И все равно радовался за друга. Напечатали в республиканской газете. Заместитель главного редактора пишет «уважаемый»…
Лапша, и правда, стала уже почти тестом, но никто этого не замечал: все только и говорили, что о письме. Так, машинально, ребята и съели всю лапшу.
После ужина Джума решил полежать. И ему приснился сон.
…В Караджаре садится самолет, забирает Базара и взлетает. Вместе со всеми Джума кричит, машет руками, но Базар их не слышит. Самолет доставляет его в Ашхабад — город утопает в цветах. На улицах, на балконах высотных домов — кругом алые розы, весь город благоухает. И все жители города спешат к памятнику Махтумкули: там будут состязаться поэты. Седовласые стихотворцы и юные сочинители — все читают стихи. И еще краше становится город. И Джума тоже будто бы там и очень удивлен. Вдруг все аплодируют кому-то, громко приветствуют. Это народ, подняв Базара на руки, вносит его на трибуну. Базар не похож на себя: солидный, во фраке, с бабочкой, точно дирижер.