Он читает стихи, то самое стихотворение о Машат-Мисриане, напечатанное в газете.

— Слава Базару Байханову!

— Долгих лет жизни тебе, поэт! — раздаются крики.

Джума выдвигается вперед, тянет руку, хочет поздороваться с другом, но ему никак не протиснуться через толпу, он не в силах даже шелохнуться.

— Пустите меня, это мой друг, мы вместе строим мост! — кричит Джума, но его никто не слышит. А голос Базара все громче и громче. Джуме кажется, что вот-вот оживет памятник Махтумкули и скажет: «Ступай, сынок, да будет светлым твой путь!» И тут откуда ни возьмись появляется Зохра с охапкой цветов. Народ расступается перед ней.

— Зохра, Зохра! — кричит Джума.

Но она, не обращая на него внимания, идет к Базару.

— Зохра, я здесь, Зохра!..

Джума просыпается от собственного крика. В комнате тихо. Рустам и сиплый Берды крепко спят. Только Базар полулежит на подушке и при слабом свете пишет стихи…

«Где человек, там событие», — не зря это сказано. В Караджаре тоже не жили без событий. Стихи Базара в газете, экскурсия в Мадов и Машат-Мисриан — разговоров об этом хватило на несколько дней.

Вот и сегодняшний день в Караджаре начался радостной вестью. Близилась зима, а в душе у Халима-апы цвели розы: она получила вызов на переговорный пункт. Десять лет назад разбилась ее семья, и вот вскоре Халима-апа раз и навсегда перестанет слышать упрек «безмужняя». И у Зохры появится отец. Этой надеждой Халима-апа жила почти десять лет. Воскресенье казалось ей страшно далеким. От нетерпения она то залезала в кабину автокрана, то вылезала, каждый час подходила к ребятам. Таган-ага улыбался и сочувствовал ей.

— Халима-апа, а вдруг вы услышите голос мужа и упадете в обморок? — шутил Берды.

А Базар говорил:

— Халима-апа, передайте своему мужу привет от караджарского поэта, он, наверное, читал газету.

— Халима-апа, вы так помолодели, прямо невеста, муж вас и не узнает! — вставлял свое словечко Рустам.

Она не обижалась.

— Думаете, я старая? Вот вернется Ахмедьяр, рожу ему сына, — весело смеясь, говорила она.

Джума не вмешивался в эти разговоры, а про себя думал: эх, если бы все женщины были так верны мужьям!

— Зохра-джан, поедем вместе, поговорим с отцом. Ты, наверное, соскучилась по нему, да и он тоже, — всякий день уговаривала дочку Халима-апа.

— Нет, мамочка, я не поеду. Боюсь, услышу голос отца и заплачу… Скажи за меня, что хочешь, сама, — неизменно отвечала она, и ее огромные глаза наполнялись слезами.

И вот наступило воскресенье. Рано утром Халима-апа пришла, разрядившись в пух и прах: модные сапоги, пальто с норкой, на голове блестящий платок.

Обычно по воскресеньям ребята спали до полудня, но сегодня проснулись рано и пошли провожать Халиму-апа. Даже Таган-ага не смог усидеть дома.

— Счастливо тебе доехать и вернуться, передавай привет мужу, — напутствовал он женщину.

Но подвел Шаммы. Опять заставил себя ждать, а когда появился, взял да и свернул на другую улицу. Халима-апа растерянно опустилась прямо на землю.

— Как говорят, задумал сирота поесть, а у него носом кровь пошла. Вечно мне не везет. Несчастливая моя головушка, — запричитала она. — И почему я пешком не пошла, как только получила телеграмму, уже бы там была…

Зохре стало жаль мать, и тоже заплакала. Ребята не находили слов, чтобы успокоить их обеих, они смотрели вслед машине и недоумевали, в чем же дело, почему Шаммы так поступил.

— Бывают же среди людей такие негодники, — высказался наконец Таган-ага.

Всем было жаль Халиму-апа, но никто не знал, чем ей помочь. Джума сбегал домой, оделся и вышел:

— Таган-ага, дайте мне ключ от вашего мотоцикла.

— Что ты хочешь делать? — сказал бригадир, отдавая ключ. — А может, Шаммы не знает, что он должен ехать?

— Знает. Даже Давид Моисеевич ему сказал. Я своими ушами слышал, — сказал Рустам.

— И я с ним говорила, — всхлипнула Халима, — даже пообещала ему на бутылку, если обратно отвезет…

Джума с жалостью посмотрел на женщину. «Эх ты, оказывается, вся беда в тебе самой. Все-то ты напортила, женщина. Попросила бы Шаммы по-человечески, он бы так не сделал», подумал Джума, подошел к мотоциклу, завел мотор и сказал Халиме-апе:

— Садитесь!

Та села сзади, Джума включил зажигание, завел мотоцикл, попробовал газ. Он обернулся на Халиму-апа, которая судорожно за него цеплялась, и сказал про себя: «Сиди крепко, Халима-апа, или я загоню этот мотоцикл, или посажу тебя на поезд».