— Битлз?

— Lo-o-o-o-ve, lo-o-o-o-ve, lo-o-o-o-ve, не сбивай меня с ритма, детка. Lo-o-o-o-ve, lo-o-o-o-ve, lo-o-o-o-ve.

Оливия уже просто валяется на кровати и громко хохочет, пока я исполняю для нее TheBeatles — All you need is love, потому что все, что мне нужно, — ее любовь.

[1] Билли Миллиган — один из самых известных людей с диагнозом «Множественная личность» в истории психиатрии.

Оливия.

Два года спустя.

— Куда мы едем?

— Мышонок, от того, что ты будешь спрашивать меня об этом каждую минуту, ничего не изменится.

— Откуда тебе знать?

— Лив, мы почти приехали.

— Куда?

— Боже, детка, у меня гребаное дежавю, — Стоун уже перестает сдерживаться и начинает смеяться.

Он останавливает свой новый изумрудный «Роллс-Ройс» и касается моей руки. Я не могу ничего видеть, потому что этот умник опять заставил меня надеть на глаза повязку.

— Лив.

— Да?

— Я люблю тебя.

— Твой голос звучит так, словно сейчас в рабство меня продашь.

— Практически.

Мои брови взлетают вверх.

— Ты совсем рехнулся?

— Тебе известно, что да, так зачем тогда спрашиваешь?

Он усмехается, а мое воображение рисует на его щеках эти милые ямочки. Бесит, не могу!!!!

Слышу, как Остин открывает водительскую дверь, а затем она закрывается. Мое сердцебиение вдруг учащается, как в те самые моменты, когда на Остине фолят во время матчей его футбольного клуба «Манчестер Юнайтед». Но уже через секунду чувствую, как открывается дверь с моей стороны, и сердце успокаивается. Остин берет меня за руку и помогает выйти из автомобиля.

— Осторожно, ступеньки.

Вместе мы поднимаемся по ступенькам, и Остин хрипло произносит:

— Можешь снимать повязку.

Срываю повязку и начинаю осматриваться по сторонам. Уже вечер, и небо сейчас окрашено розоватым светом уходящего за горизонт солнца. Мы стоим на небольшой площадке из коричневой плитки возле двухэтажного белого дома с большими двойными дверями с вставками из зеленой мозаики, по верху которых вниз тянется плющ. Под многочисленными арочными окнами стоит множество горшков с разноцветными бегониями, а на втором этаже балконы украшены большими фикусами. Затем перевожу свой взгляд на Остина, ставшим за эти два года еще обаятельнее. Теплый апрельский ветерок развевает его взъерошенные светлые волосы, а лучи солнца золотом переливаются в ярких голубых глазах.

— Здесь красиво. А где конь? — интересуюсь я.

— Кто?

— Конь. Раз у тебя дежавю, то я думала, ты снова коня приведешь.

— Детка, я никогда не повторяю что-то дважды, — закатив глаза, произносит Остин, а затем добавляет: — Ну, если речь идет не о том, чтобы делать это с тобой в постели.

Теперь глаза закатываю я.

— Так зачем мы здесь?

Остин шумно выдыхает и подходит ко мне ближе.

— Потанцуй со мной?

Непонимающе смотрю на него.

— Остин, здесь же нет музыки.

Вдруг откуда-то из-за кустов появляется саксофонист, который начинает играть ту самую песню, которую пел мне Остин. Вспомнив об этом, я запрокидываю голову и громко смеюсь. Стоун обнимает меня за талию и берет мою руку в свою. Мы танцуем, смотря друг на друга влюбленными глазами, а затем он произносит.

— Этот дом наш.

Вскидываю бровь.

— Ты купил нам дом?

— Я купил нам дом. Он тебе понравится.

— Он мне уже нравится. Но зачем, ведь я и так почти все время провожу в твоей квартире недалеко от стадиона.

Остин молчит.

— Остин?

— Хочу, чтобы здесь мы стали семьей.

Воздух будто выбивают из легких, сердце норовит вылететь из груди, на глаза наворачиваются слезы счастья, когда я вижу, как Остин опускается передо мной на одной колено.

— Мышонок, ты украла мое сердце в тот самый день, когда дала мне номер «Тет-а-тет клаба» вместо своего. А когда ты включила в моей машине песню группы Битлз, я понял, что хочу жениться на тебе. Два долгих года я не делал этого, потому что твой отец сказал, что расчленит меня и спрячет мои останки рядом с останками монашки в Уитби, если я сделаю это до того, как ты окончишь университет. Понятия не имею, о чем он говорил, детка, но звучало дико страшно. Но теперь, когда тебе осталось учиться всего два месяца, я хочу спросить… Лив, ты согласна, наконец, узнать, любишь ли ты целоваться под дождем со мной, и, когда полюбишь, делать это пока смерть не разлучит нас?

Я смеюсь и кричу:

— Да, да. Боже. ДА! Я так тебя люблю!

Остин надевает мне на палец кольцо и кружит в воздухе, пока я покрываю его лицо невесомыми поцелуями. Через мгновение мы останавливаемся, и он легко касается моих губ своими, а затем, улыбнувшись своей улыбочкой с милыми ямочками на щеках, интересуется:

— Знаешь, какой у этого дома номер?

— Какой?

— Тринадцать, — ухмыляется Остин.

— Ммм, — мычу и глупо улыбаюсь я. — Тринадцать — мое самое любимое число!