Увидев посеревшие лица разбойников, кое-кто даже перекрестился, молодой бриод почувствовал удовольствие. Однако Ронберг нахмурился:

– Да говори ты толком, трагик херов. Что ты как базарная бабка кудахчешь! Голова жив или нет?

Кушаф насупился.

– Жив. Правда этот собачий дьявол хорошенько приложил его в грудь. И саблю ему откусил. А трое наших уже у черных вод Ахерона, ищут по пустым карманам чем бы заплатить Перевозчику.

Пожилой бриод недовольно поглядел на Кушафа и, отодвинув его в сторону, собрался идти к крыльцу. Но в этот момент из Цитадели вышел лоя. А за ним и металлический пёс. Хотя до крыльца было метров 10-12, разбойники в ужасе подались назад. Кушаф заметно побледнел. После собаки появилась кирмианка. Все трое, ни на кого не глядя, сошли с крыльца и зашагали вперед. Ронберг еще немного помедлил и затем потихоньку приблизился к входу и, взбежав по ступеням, вошел в Цитадель.

Внутри, оглядевшись, он первым делом поспешил к мивару. Но последний уже поднимался с пола и, махнув рукой, прокряхтел:

– В порядке я, Старый. Что там с бродягами?

Ронберг опустился возле одного из лежавших разбойников. Пожилой бриод быстро определил что тот жив. Однако привести в чувство то ли спящего, то ли оглушенного человека у него не получилось. Упершись в пол, он наклонился и внимательно вгляделся в лицо «поверженного взглядом диавола». Он даже понюхал его губы. Выпрямившись, он озадаченно поглядел на лежавшего. «Что же случилось?», спросил себя Ронберг. Ему было крайне любопытно. При этом никакого страха ни перед этим металлическим чудищем, ни перед всей этой ситуацией в целом он практически не испытывал. Он считал, что все свои страхи он давно уже пережил. Слишком уж много неприятного и болезненного довелось ему увидеть и испытать на своем веку. И теперь, на закате жизни, его мало уже что по-настоящему могло взволновать или встревожить. Вот разве что такие загадки и непонятности окружающего мира всё также как в детстве будоражили и цепляли его. Он был не слишком суеверным человеком и слабо верил во всякую чертовщину и магию, привыкнув гораздо более полагаться на свой жизненный опыт и здравый смысл.

Он принялся тщательно исследовать кожные покровы, те что были на виду. Довольно быстро он обнаружил аккуратную крохотную ранку на шеи. Ронберг потрогал её пальцем. Он почувствовал что-то твердое в ранке, словно какую-то невидимую занозу. Напрягая глаза и сетуя про себя на старость, он пытался разглядеть «занозу». Наконец склонив как-то по особенному голову, он увидел что из ранки вроде как чуть торчит некая тонюсенькая словно бы стеклянная палочка.

Тем временем Хишен встал в полный рост и яростно скинул с себя свой роскошный плащ. Разоделся как ярмарочный клоун! Он вытащил топор и некоторое время мрачно глядел на его лезвие. Это была очень хорошая сталь, вроде бы даже и колдовская, изготовленная в секретных горных кузнях черных лоя. Но сумеет ли она прорезать, проломить металл колдовского зверя? Немного поразмыслив, он решительно направился к стене и нажал на фальшивый кирпич, открывая проходы к подвальным логовам бейхоров.

С трудом разгибая колени, выпрямляя спину и снова сетуя на хвори преклонных лет, Ронберг поспешил к другому «сраженному диавольским взглядом». У него он тоже нашел ранку, тоже почувствовал пальцем какое-то игольчатое уплотнение в ней, но вот разглядеть «стеклянной занозы» он уже не сумел. У третьего неподвижно лежащего разбойника он обнаружил ту же ранку, но никаких заноз, даже на ощупь, он не обнаружил.

– Что там? – С любопытством спросил приблизившийся Хишен, наблюдая за маневрами старого бриода.

– Живые все трое. Только вроде как без сознания, не добудишься. – Он посмотрел на мивара и чуть усмехнулся. – И клянусь ядовитыми ногтями Крайты, никакой магии здесь нет. У них какие-то мелкие шипы в шеях.

– То есть эта треклятая псина?… – Возбужденно проговорил Хишен.

– Вот именно. Точно как маланут, стреляет шипами с какой-то гадостью.

Они уставились друг на друга. Озадаченные и в тоже время радостные, что лишили необычного пса части его магических способностей.

– Не думаю что такими крохотными шипами он может стрелять с большого расстояния, – сказал Ронберг, поправив на голове толстую вязаную шапку. – Так что не стоит приближаться к этому псу. Или, по крайней мере, следует как-то прикрыть шею. Сквозь одежду, думаю, шипы не пробьют.

В этот момент из квадратных проемов в стене беззвучно проявились бейхоры.

Ронберг поспешно поднялся на ноги. Не то чтобы он испугался, но на приближавшихся зверей он глядел с плохо скрываемой тревогой. Он видел своими глазами в какие ошметки превращают человека эти животные и подумал о том, что пожалуй слишком самонадеянно с его стороны было полагать будто его уже ничто не пугает в этой жизни. Одна лишь легкая тень возможности быть разодранным в клочья этой бешеной тварью повергала его в почти неконтролируемый животный ужас, одним махом сминавший любые позерские стены равнодушия и отчуждения человека вроде бы уже испытавшего немыслимую меру страданий и якобы готового ко всему.

Хишен заметил нервозность пожилого бриода и с усмешкой сказал:

– Не дрейфь, Старый. Эти псы уж точно не по твою душу.

Ронберг подергал себя за бороду и спросил:

– Слушай а у этого, – он неопределенно кивнул в сторону двери, – глаза и правда горели синим огнем?

– Горели.

– Так может и вправду дьявол?

– Ну тогда нас здесь двое.

85.

Тайвира поднималась по лестнице к выходу из подвала Цитадели. Ступени были очень высокие и неудобные, ноги приходилось задирать чуть ли не на уровень груди. В эти подвалы, где в глубоких нишах забранных толстыми железными прутьями томились пленники мивара, она приносила еду и воду. 14 мужчин и женщин из каравана её отца каждый раз встречали её с тихой слабой радостью и почти безумной надеждой. Она раздавала им сухари, лепешки, кусочки вяленого мяса, ягоды, яблоки, морковь. И всячески старалась ободрить их, убедить их что всё будет хорошо, что её отец обязательно вернется и привезет за всех выкуп. Они делали вид, что верят ей, а Тайвира с комком в горле отчаянно боролась с мыслью, что нет, не привезет. И даже не потому что у её отца не достанет денег или из-за скупости, а просто потому что таковы правила игры.

Некоторые из пленников просили её прекратить приходить в Цитадель, полагая что это очень опасно и может плохо кончиться для неё. Но девушка так не считала. За эти несколько дней она уже вполне обвыклась в Гроанбурге и его жители больше не вызывали у неё того панического ужаса, который она испытывала в первые часы пребывания здесь. Разбойники, которых все тут, в том числе и они сами, называли «бродягами», оказались довольно своеобразными субъектами. При всей своей дикости, кровожадности и необузданности, они удивительно легко и даже смиренно подчинялись всем неписанным правилам и традициям их маленького сообщества, слушались своих вожаков и в своем подавляющем большинстве достаточно дружелюбно относились друг к другу, к тем кого они считали «своими», к «братьям». И вся их безумная жестокость и запредельная алчность, весь их спесивый гонор и кичливый форс, странным образом очень просто переходили в насмешливую веселость, добродушный азарт, пьяное великодушие и порой практически необъятную широту души. При этом вся эта ядреная смесь еще и была приправлена практически абсолютным невежеством и иной раз почти детскою наивностью. К тем кто непосредственно не принадлежал к их «братству», но, тем не менее, был по каким-то причинам нужен ему, кузнецы, цирюльники, лекари, скорняки, рыболовы и пр., «рыцари большой дороги» проявляли терпимость и лояльность, признавая их полезность и иногда одаряя их даже толикой уважения за умение и мастерство. И Тайвира быстро смекнула, что все те ужасы, которыми её пугал Сойвин, дабы побудить её безвылазно сидеть в доме, чуть ли не высовывая носа из подвала, мягко говоря, преувеличение. «Бродяги» относились к ней спокойно, добродушно, хотя конечно порой и с некоторой фривольной насмешливостью, но никто её не трогал, не пытался затащить в ближайший сарай, сорвать с неё одежду и изнасиловать. Для них она полностью принадлежала бриоду, одному из их вожаков и этот, пусть и унизительный для неё, статус, надежно оберегал её от любых посягательств. Она освоилась настолько, что уже спокойно брала в торговых лавках, у соседей и у охотников нужные ей продукты, при этом не платя никаких денег и записывая все долги на некий, по её мнению довольно условный, счет Сойвина. Лавочники, соседи, охотники считали последнего весьма порядочным, ответственным и к тому же достаточно обеспеченным человеком и потому легко снабжали его женщину, рабыню, служанку, наложницу как угодно, всем что ей нужно. Добиться прохода в казематы Цитадели также не составило особого труда. Казематы охранялись дежурившей посменно стражей из двух «бродяг», которые ютились в маленькой комнатке возле лестницы и целыми сутками резались в карты, в кости или просто пьяные и сытые дремали на деревянных нарах. В приходах Тайвиры они не видели ничего зазорного и, получив от неё бутылку дрянного вина, ржаную лепешку и пару кусков мяса, абсолютно равнодушно пропускали её внутрь. Сам Сойвин целыми днями отсутствовал и дома появлялся только под вечер. С девушкой он практически не общалась. Она готовила ему ужин, стирала его одежду и больше он от неё ничего не требовал. При этом Тайвира почти не сомневалась, что он прекрасно осведомлен о её походах в Цитадель, но тем не менее ни словом не обмолвился об этом.