Я открыл рот, чтобы возразить против вегетарианства, а она сказала: «Раз, два. Тридцать раз надо сомкнуть и разомкнуть зубы… Я вчера на лекции экстрасенса была. Говорили, что если питаться травой, то можно прожить до 140 лет, а главное, надо жевать… Жуй, мой милый…»

Я стал питаться в столовой.

Вскоре еще узнал, что дышу неправильно, что надо дышать животом, ходить нужно не ногой, а бедром.

— Лешик, мой маленький, — причитала жена, встретив меня на улице, — нельзя такую безвкусную шляпу носить. Носи лучше береточ-ку…

— Послушай, милая, — обратился к ней, обнимая ее за плечи, — мне кажется, что мне самому виднее…

— А ты знаешь, Лешик, ты неправильно обнимаешь меня и вообще у тебя подход неверный, вот недавно прочитала статью в медицинском журнале… Вот почитай. — Она извлекла из сумки журнал со статьей доктора медицинско-социологических наук Нелюбимова «Он и она».

Прочитав несколько фраз, совсем затосковал. Я почувствовал себя совсем никчемным.

От постоянного напоминания о носовых платках у меня не проходил насморк. В присутствии жены я не дышал, не ел, не пил. Жизнь казалась сложной и недоступной, я в ней чувствовал себя безбилетным пассажиром. Ночью я сбежал в горы. Пошел с альпинистами на Эльбрус. Внизу зияли пропасти, мимо гремели, проносились лавины. Я шел вперед, чувствуя себя самостоятельным и мужественным, гордо возвышаясь над воскресными уборками, салатами из лебеды и медицинскими советами. На такую высоту ни одна жена не поднимется. Мне дышалось легко и свободно разреженным воздухом на высоте свыше пяти тысяч метров. Хотелось взлететь орлом в небо, распростертое над головой…

— Кто-то нас догоняет, — воскликнул один из альпинистов, — наверное, снежный человек.

С другого склона Эльбруса через пропасти и трещины, грациозно уклоняясь от лавин, к нам навстречу спешило какое-то существо.

Когда расстояние сократилось, с ужасом узнал свою жену в спортивном костюме и огромной авоськой в руках.

— Мой Лешик, — воскликнула она, отдышавшись, — ты забыл взять с собой носовой платок, шерстяные носки и свитер, — укоризненно погрозила она мне пальчиком. — Ну-ка, переодень обувь, ноги-то совсем, наверное, промокли…

ВЕЧЕРОМ

Вечером работал, как обычно, телевизор «Рубин». Горел голубоватым негреющим огоньком, возле которого грели голубым неощутимым теплом души Ганкины. Странный был этот очаг — не грел, не кормил, а люди смотрели на него с благоговением древних язычников на идола. Сегодня, как обычно, Ганкины собрались у телевизора. Громко и раскатисто, как молодой лев в зоопарке, зевал глава семейства Дмитрий Павлович. Он любил дремать под телевизор, думать о своем и почесывать живот. Его супруга Антонина Матвеевна вздыхала, вытирая посуду, и тихо пела про себя, когда работал телевизор. Их единственная дочь Татьяна вместе с законным мужем Гришей сидели на кушетке и листали «Моды». Они могли читать и обниматься только под сопровождение телепрограмм. Общий баловень, сынок молодых родителей и в то же время внук, не менее молодых дедушки и бабушки, первоклассник Мишка Ганкин, готовил уроки, глядя на телевизор.

Они щедро бросали в этот ящик свое время и терпели друг друга на основе телепонимания. Все было хорошо, пока шло «Очевидное— невероятное». Когда невероятное кончилось, то дикторша с милой улыбкой объявила очевидное — концерт симфонического оркестра.

— Переключи на другой канал, — скомандовал Дмитрий Павлович Мишке, — там футбол.

— Нет уж, — возразила Таня, которая днем, когда не работает телевизор, преподает музыку в школе, — я хочу слушать симфонический оркестр, мне это необходимо для повышения квалификации, а вам полезно для повышения культурного уровня.

— У меня культуры на троих таких, как ты, хватит, не тебе учить меня. Живете все на мою зарплату, — возмутился заведующий торговой секцией в большом гастрономе Дмитрий Павлович, — я в своем доме не могу посмотреть футбол! Переключи на вторую программу, кому говорят… — рыкнул он, как молодой лев в цирке.

— А я переключу на четвертую, — неожиданно проявил свою акселеративную самостоятельность Мишка, — там мультик «Ну, погоди!» показывают.

— Я тебе покажу, бесов сын, как деда не слушаться, — расстроился Дмитрий Павлович, — давай футбол.

— Я имею право голоса в этом доме или нет, — вдруг взвизгнул обиженно зять Гриша, — я студент-заочник, а в это время по третьей программе лекции для заочников-физиков по сопромату читают.

— Лекции надо в институте слушать, а не по телевизору.

— Вам все равно спать, что под сопромат, что под футбол.

— Что ты хамишь! На мою зарплату с левым доходом существуете и еще оскорблять! Выгоню всех, — затряс всклокоченными волосинками на лысеющей голове, как рассерженный лев в африканском заповеднике, Дмитрий Павлович.

— И в самом деле, Гриша, мой папа не такой уж дурак, — возразила Таня и укоризненно посмотрела на мужа, — он даже симфоническую музыку понимает. Правда, папочка, тебе нравится симфоническая музыка, вот послушай внимательно… Какая музыка… Это Вагнер…

— А я Ганкин. Кормлю вас всех. Джинсы и дубленки достаю. Имею ли я право в своем собственном доме посмотреть футбол! Переключите сейчас же, остановите эту похоронную музыку, я еще не умираю. Рано еще меня хоронить. А вы скоро доведете до крематория! Всех выгоню! — взревел он, как голодный лев в джунглях.