– Тут такая история, - несколько смущенно продолжил Аскеров.
– В ночь с 18-го на 19-е августа машину под номером 50 - 37 видели на Баилове. Эта ваша машина?

– Серия? "Жигули"? Моя. Вполне может быть, что она там стояла, подтвердил Рауф.
– Я бы вам точнее ответил, если бы вы назвали день недели.

– С 18-го на 19-е, с субботы на воскресенье, - сказал Аскеров.

– Совершенно верно, стояла, - почти не задумываясь, ответил Рауф.
– А что?

– Скажу... А почему она там стояла ночью? Ведь вы живете в другом конце города?

Прежде чем ответить, Рауф помедлил. К тому времени он уже успел внимательно рассмотреть Аскерова и решил, что ему гораздо выгоднее отказаться от первоначального намерения.

– Видите ли, - смущенно улыбнулся он.
– Я нардист. Мало того, мой близкий друг тоже обожает нарды. Стоит нам встретиться, обо всем на свете забываем. Остановиться невозможно. Каждый раз под утро кончаем игру. Не поверите, у нас с женой даже из-за этого неприятности были. Тысячу раз ей объяснял, что нормальная женщина радоваться должна, что ее муж не бабник и не картежник, а нардами увлекается, народной игрой, - не действует. Извините, - как бы спохватился Рауф, - так вот, в ту ночь я был у своего друга, он живет совсем рядом, только машину у его дома оставлять опасно. Знаете, это Халиловский переулок, никогда света не бывает.
– По выражению лица, да и по тому, что следователь не стал узнавать у него точный адрес и фамилию приятеля, Рауф понял, что никаких сомнений у того не осталось.

– Вы один пользуетесь машиной?
– чувствовалось, что этот вопрос Аскеров задает просто так, для порядка.
– Я хочу сказать, не берут иногда машину ваши сыновья или племянники?

– Нет, - твердо сказал Рауф.
– За руль своей машины сажусь только я. И все мои друзья знают - Рауф последнюю рубашку отдаст, но машину у него лучше не просить. Для их же пользы!

– Перед тем, как уехать, вы ничего подозрительного не заметили? Может быть, вспомните?

– Да вы не представляете, какой в ту ночь шел дождь, - засмеялся Рауф. По сторонам смотреть было некогда, я весь насквозь промок, пока до машины добрался. Но вы мне не объяснили, что же все-таки случилось?

– Да так, - рассеянно ответил Аскеров, кончив писать.
– Той ночью в зоопарке кто-то набезобразничал, а мы с вами должны теперь на это тратить время.
– Он вынул из ящика стола чистый бланк, посмотрел на часы, проставил время.
– Вот вам пропуск на выход. Спасибо, и еще раз извините за беспокойство.

Рауф со всеми по очереди обменялся рукопожатием и вышел, неплотно притворив за собой обитую черной кожей дверь.

В коридоре никого не было, и он, держась за ручку, застыл в позе человека, собирающегося открыть дверь. Если бы в эту минуту из кабинета кто-нибудь вышел, то Рауф объяснил бы, что в связи с вынужденным прогулом вернулся получить у Аскерова соответствующую справку.

Голоса из-за двери доносились невнятно, и он почти ничего не разобрал, кроме дважды повторенного слова "мальчишки", произнесенного кем-то, но не Аскеровым.

Каждое утро, перед тем, как завести машину, Рауф спускался в яму и, откупорив баллон, несколько секунд жадно вдыхал живительный запах. До созревания янтарной массы оставалось еще больше месяца, и эти каждодневные сеансы могли бы превратиться в привычку, скорее всего вредную, как и подавляющее большинство привычек, доставляющих человеку наслаждение, если бы не почтальон, который, вручив в пятницу утром вышедшей на звонок Халиде-ханум газеты и одно-единственное письмо, расстроил сложившийся ритм постепенного привыкания. Держа перед собой кончиками пальцев повестку из прокуратуры, она прошла на кухню.

– Это тебе! Все сходится, и фамилия, и адрес. Что случилось?

– Схожу, узнаю!
– с раздражением, которого он на самом деле не испытывал, ответил Рауф.
– В прокуратуру могут вызвать каждого человека, ничего особенного в этом не вижу.
– И, взяв газету, он дал понять, что разговор окончен.

– Этого следовало ожидать, - как бы раздумывая вслух, сказала жена.
– Тебе давно надо было уйти с работы.

– Это когда же давно?
– внешне миролюбиво подал голой из-за газеты Рауф.

– Еще до того, как ты туда поступил!
– отрезала жена.
– Все тебя тогда предупреждали - и папа, и Ариф, о себе я уже не говорю, твоя деятельность там до добра не доведет.
– Произнося имя Арифа, она невольно подсказала мысль проконсультироваться с адвокатом, и Рауф подумал, что умный человек может извлечь пользу даже из такого бессмысленного занятия, как утренний разговор с женой.

– А я и не спорил, когда твой отец посоветовал уволиться из треста, слушал его с уважением и все ждал, что он мне предложит взамен. До сих пор жду. Давать советы у вас в семье все мастера, пока до дела не доходит, - сказал Рауф, с удовольствием наблюдая за выражением лица Халиды.

– Неправда, - вспыхнула жена.
– Папа тебе сразу предложил найти работу по специальности.

– Ночным сторожем в Ботанический сад, - хмыкнул Рауф.

– Младшим научным сотрудником. Ты бы сейчас...

– Если академик направляет своего зятя с высшим образованием огребать листья в Ботаническом саду и делать деревьям прививки, то нормальные люди понимают: инвалид-зять работает ночным сторожем. А зять в помощи не нуждается. Он нуждается только в хорошем отношении. Вы этого не поняли. Слава богу, своими руками всего добился. Я, конечно, не академик и не космонавт, обычный служащий, но мне больше и не нужно. Свою семью обеспечиваю? Да или нет? То-то! А остальное тебя не касается. Как сказал один человек, всякий труд почетен.