— Если бы вы видели, как я веду шоу, то поняли бы, насколько мне близка красота окружающего, — произнес Дин-Сой, — Я не готов все это променять на что-то другое.

— Восхититься вашим талантом я вряд ли смогу, — поджал губы Ивлев, — Мне плохо удается лесть.

— Я совсем не о себе сейчас говорю, — отмахнулся Дин-Сой, — Я о свободе.

— И какой именно свободе, позвольте уточнить?

— Делать то, что хочется. Не подавлять порывы собственной души. Иметь возможности осуществить свои мечты, — весьма пространно уточнил шоумен, — Вот только ваш путь — это путь тотального угнетения. К чему это приведет? Человек начнет томиться, чахнуть и страдать. Мир утратит свой идеальный облик.

— Красивые слова. Вот только свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. Всегда найдутся те, кто считает себя свободнее остальных.

— Красивые слова. Вот только свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. Всегда найдутся те, кто считает себя свободнее остальных. Тот, кого вы так поддерживаете, хочет усидеть на двух стульях.

— На что вы намекаете?

— Я не намекаю. Я говорю прямо. Там, где тотальный разврат и разложение, нет места чему-то созидательному. Это, так сказать, понятия взаимоисключающие. Глупо полагать, что Амитас сам этого не понимает и глупо полагать, что ему однажды не придется сделать выбор между так называемой свободой человека и покорением космоса.

— Вы рассуждаете слишком поверхностно, — прыснул Майф и хотел было снова присесть, но опасливо покосился на все еще обесточенного темнокожего амбала, — Ну да и неудивительно, что еще взять с человека, у которого из всех чувств самое сильное, наверное, голод...

Не получив никаких распоряжений, подчиненный Ивлева остался стоять безмолвным истуканом. Даже взгляд его был устремлен в сторону. Не куда-то конкретно, а будто в пустоту.

— А еще желание поспать, посрать и потрахаться, — слишком грубо ответил Константин, но сказал это со спокойствием, граничащим с убийственным безразличием, — Не стесняйтесь, господин Дин-Сой, что там у нас еще есть из физиологии?

— Ваше хваленое равновесие — сомнительная штука, — будто оскалился Дин-Сой, — Спросите себя, чье равновесие мир считает более правильным? ДИМ или Церкви?

— Что вы имеете ввиду?

— О той реальности, к которой вы стремитесь. Убогая серость и тотальный контроль. Те блага, что доступны сейчас населению, лопнут, как мыльный пузырь.

— Человек не думает о боли и смерти, пока это не коснется его вплотную, не так ли? — сузил глаза Ивлев. — Вам-то пора об этом задуматься.

Майф вздрогнул. Коснувшись зияющей раны, Ивлев не стал церемониться. Он надавил со всей силы, не заботясь о реакции собеседника.

— Да что вы обо мне вообще знаете? — начал огрызаться Майф, — Вы и понятия не имеете ничего о моей жизни!

— Вы о том, как подвергались издевательствам в детском доме из-за внешности? Или о том, что именно поэтому вас так никто и не усыновил? Или о смерти вашей самой близкой подруги, от которой вы до сих пор не оправились?

— Я смотрю, вы хорошо подготовились....

— Око Церкви не дремлет.

— Вот только времена инквизиции давно прошли.

— Вы ошибаетесь.

Второй, не менее болезненный укол на этот раз вонзился в самое уязвимое место. Внутренняя дерзость Майфа начала переходить в панику. Мужчина повернул голову, и его взгляд впился в сверток, лежащий на диване.

— Вот то, о чем я говорил, — не отводя взгляда от спящего Лиллафа, сказал Дин-Сой, — В вашей реальности будут уничтожать таких, как я.

— Каких — таких? — проследив за взглядом Майфа, спросил храмовник.

— Можете не строить из себя идиота.

— А мы не в постель к вам лезем, господин Дин-Сой, — спокойно ответил Ивлев. — Мы просим помощи.

— Помощи?! — нервно рассмеялся Дин-Сой, — Вы вваливаетесь в мой дом, как бандиты, тычете в меня своей пушкой и просите помощи?!

— Нет смысла скрывать, что и наши методы, и взгляды резко отличаются от современной реальности, — тяжело вздохнул Ивлев, стукнув пару раз ладонями о дужки кресла, — Изменится все не сразу. Не беспокойтесь, на ваш век хватит.

Развернувшись мужчина яростно взглянул на Ивлева и создалось ощущение, что он хотел плеснуть содержимое стакана прямо в лицо крестоносцу. Однако, это продолжалось лишь мгновение.

— Моя жизнь — это сцена, а вы хотите чтобы я своими руками уничтожил все то, что так горячо люблю!

— Вы совсем не о том думаете. Изменения грядут и они — неизбежны. За эти изменения взялся очень влиятельный Высший. Мир, описываемый им, слишком соблазнителен для всех. Вот только итог может сильно разниться с наступающей реальностью, — с удивительным спокойствием ответил крестоносец, — Вы абсолютно уверены в том, что будет именно так, как он вам обещал?

— Ну раз уж изменения неизбежны, то я абсолютно уверен в том, что революция сделает мир лучше, чем сейчас.

— Но не с нами?

— Не с вами.

— Что ж, тогда вам надо знать, что любая революция — это холод, голод и смерть. — Слишком громко усмехнулся крестоносец, — Повторю — любая. Нестабильность экономики, нищета и социальная неразбериха. В этом котле хаоса сгинет целая цивилизация. Только глупые люди считают, что, совершив переворот, наутро проснутся в желаемой утопии. Вовсе нет. Скорее всего, они проснутся на руинах бывшего благополучия.