— Ни в одном глазу, — бросил босс, изображая беспечную развязность, — Ты не волнуйся, все отлично будет.

— Угу.

— Ну, бывай тогда.

— Угу…

Оставшись в одиночестве, Морган задумчиво созерцал початую банку пива на поверхности стола. Рядом с ней стояли три склянки со снотворным. Две из них — пустые. Взяв последнюю, полную, наемник хотел было залпом выпить содержимое, но внезапно остановился. Резко встав, отчаянным движением разбил склянку о стену. Висевшие рядом мечи заляпало вязкой жидкостью.

Был ли он обижен на Трэвиуса? Конечно, нет. Он сделал, что должен был. В конце концов, босс отвечал не только за Моргана, но еще и за целую команду, которая все эти недели находилась под прицелом. Сыск умел найти подходы к решению неразрешимых задач. Даже если люди Трэвиуса ровным счетом ни черта не помнили, они стали отличным рычагом давления.

В полумраке осталось только одно яркое пятно. Слабым светом оно разгоняло тьму. По правую руку, там, прямо около Земного календаря, висела объемная галография. На ней задорно улыбалась женщина средних лет: простенькая стрижка с короткой челкой, неяркие, почти пепельные волосы, светло-карие глаза. На руках она держала годовалого ребенка, который вцепился в и так не особо густые волосы. Наверное, ей было больно, но она совсем не подавала виду. Как и всегда. Морган оставил в своей жизни только образ матери, выбрав его из обширного семейного архива.

Вероника Алонсо не имела сопротивляемости и Пламя ее не выбирало. Во время беременности ее мучили адские боли. Такие, что она часами ползала по полу и кричала. Истошно, надрывно, готовая вот-вот упасть в обморок от разрывающей ее изнутри боли. Это был ее выбор. Она никого к себе не подпускала. Пламя входило в нее со страданием, все больше накапливаясь и рассекая по живому. Морган все помнил. Будучи еще в утробе, он слышал эти истошные крики и постоянные рыдания. В минуты отдохновения, когда боль, наконец, утихала, Вероника шептала ему что-то, а потом погружалась в беспокойный сон. Морган не помнил, что мать ему говорила. Хотел бы вспомнить, но не мог. Он до сих пор чувствовал вину за то, что причинил ей столько страданий. И никак не мог понять, что подвигло ее терпеть весь этот кошмар и оставить его в живых. Неужели природный инстинкт? Но ведь мать могла умереть в любую минуту. Это случалось, и не раз, когда Пламя воплощалось не через «анпейту». Морган чувствовал, что от него что-то постоянно ускользает.

За спиной возникла еще одна голограмма. На этот раз не маленькая копия когда-то жившего человека. Отец Моргана стоял во весь свой исполинский рост. Сегодня был особенный день — Жнец хотел видеть всех.

Изображение не хранилось в семейном альбоме и не несло в себе и тени каких-либо эмоций. На лице Гаспара Алонсо не читалось ничего, кроме строгой сосредоточенности. Казенная галограмма из официального архива Ордена Святого Викентия выдавала внешний вид и личные параметры бойца. Тонкий, но плотный экзоскелет покрывал все его тело, оставив открытым только лицо. Поверх блестящего, подвижного материала была водружена белая туника с красным крестом. В руках храмовник держал клеймор.

С левой стороны от крестоносца высветились мелкие строки физических параметров, с правой — профильное образование, список освоенного оружия и боевых умений. Морган знал их наизусть. Как и помнил каждую морщинку на лице отца. Грубые черты как в зеркале отражались и в сыне, делая его практически своей копией.

Гаспар Алонсо, 43 года. Рост — 191, вес — 115 килограммов. Группа крови — первая отрицательная. Рожден по государственной квоте о репродукции генномодифицированых клонов. Сразу после рождения был распределен в орден Святого Викентия. Сопротивляемость обрел с семилетнего возраста. Не имел ни отца, ни матери. Как и все клоны-храмовники вырос в идеологии, что единственная их мать — Церковь. Обладал навыками рукопашного боя. Идеально владел мечом и большинством видов существующего оружия. Имел доминантные гены, позволяющие выживать в экстремальных условиях и без особого труда наращивать мышечную массу.

Все это и многое другое он передал сыну. Включая не совсем привлекательные черты лица и в какой-то степени занудный, дотошный характер. Разве что мать немного разбавила эту слишком уж очевидную преемственность и вместо роста в 191 см он унаследовал скромные 184.

Тот вечер Морган помнил плохо. Отец уже давно готовил побег. Тщательно продумывая план, он будто не слышал отчаянные уговоры жены оставить эту затею. Побега не получилось — рекруты пришли раньше. Будто знали, что из под их носа хотят увести очередного мусорщика, должного исправно очищать планету от неугодных. В последней попытке отвоевать сына Гаспар Алонсо получил пулю в живот. Он умер первым. В последних воспоминаниях Моргана осталось только то, как после второго выстрела мать ударилась спиной о стену и медленно сползла вниз. Больше — ничего.

Глупые, нелепые смерти. Никому ненужные. Морган смотрел на отца и понимал, что не может его простить. В этом нежелании прощения заключалось гораздо больше, чем просто обида. Все, что Гаспар холил, лелеял и пытался вложить в сына: кодекс чести, доблести и героизма — все это утратило свое значение в момент его смерти. Повзрослев, Морган понял, что героями хотят стать только безнадежные идеалисты. Или идиоты. В первом же настоящем бою у подавляющего большинства от доблести не остается и следа. А те, кто пытается цепляться за высокопарные слова, заканчивают обычно в могиле. Отец был ярким примером этого и еще большим поводом, чтобы не следовать глупым кодексам.

Отвернувшись, Морган направился к столику. Открыл нижний отсек. Ловким движением достал пять рюмок и добротную бутылку текилы. Правда, без соли и бодрящего, кислого лимона. Порывшись в портативном браслете, наемник ввел необходимые параметры. Один за другим. И так — ровно четыре раза.

Напротив возникли еще четыре голограммы. Около каждой Морган поставил по рюмке и стал медленно их наполнять. Четыре — друзьям, одну — себе. Сегодня он снова выпьет с мертвыми. Вот только их будет на одного больше.