в такую, что и в год прикончит!»…

Отторгнут человек от человека.

Но в памяти и через четверть века

оттиснут утра давнего эстамп:

свободный одиночка и этап…

Спят дали в солнечном одеколоне…

Один я в пустоте,

а вы один в колонне…

Нам только до себя, нам не до толп…

Я к жизни, а вы к смерти топ да топ…

Вас нет. А я пишу о вас потомку.

Во мне порой живете вы подолгу,

уча приобретений не искать.

Любое зло любую жизнь изгадь —

моя доцепенеет, не изгадясь,

лишенная приманчивых искательств.

Лицом всё каменней,

а голосом всё камерней,

держу желания в строгорежимной камере.

В деснице жадность, как в слепом магните:

приобрети вещичку да и гладь…

Николай Александрович,

помогите

не бесталанно драму доиграть!

ДЯДЯ МИША

Памяти М. ЧУЖАНОВА

Человек без отчества.

Звали дядей Мишей.

Как же мне оживить его хочется —

с «козьей ножкой», махрою дымившей!

Как он выглядел, другом проданный?

Гололобо. Усато.

Растопорщился ватник продранный.

Расцвела заплатка у зада.

Отчего ж ты, судьба-ворожейка,

в час беды не жалела

руки тульского оружейника,

мозг русского инженера?

Что сболтнул он в начале войны?

«Наша армия не экипирована»…

До чего ж сквозь решетку вольны

люди и огоньки перрона!

До чего ж тяжело — в пустоту

с бесполезной слезой на скуле!

Ты растопишь слезой мерзлоту,

чтоб поставить Норильск на скале…

…Всё прошло.

Одуревшую душу прожгло

шомполами уколов и пункций.

Нервы скручены, как баранки.

И в Особом лагерном пункте

я делю с дядей Мишей

вагонные нары в бараке.

Наш вагон на пути тупиковом

для постылой стоянки прикован.

Мы на холод и голод не сердимся,

научились в рваньё одеваться.

Старику шестьдесят, словно семьдесят.

Мне пока что шестнадцать, как двадцать.

А душой он, как я, тоже мал,

тянет рук искалеченных плети:

«Слышишь, их сам Серго пожимал!

Но тогда были пальцы в комплекте».

Он твердит, на прошлом помешанный:

«цех», «завод», «кабинет», «подчиненные»…

Эх, сиди да баланду помешивай!

Рвется память, стократно чинённая.

Где же мысль в мозгу, сила в бицепсе,

всё, с чем шел за Совет, за «коммунию»?

Рьяно ржут все бандиты, убийцы все,

превратив человека в мумию.

Слишком редко бывает он светел и ясен —

вдруг заметит, что суп очень жидкий,

вспомнит поле, родительский ясень

и мужицкую жизнь в общежитке.

А когда позовут

устранить неисправность в котельную,

он отыщет очки

в немудрящих своих закромах,

деловито заправит в штаны

гимнастерку нательную