Огонек ощутил, как начинают холодеть кончики пальцев, и кисти, и в животе поселился кто-то холодный и скользкий.

Кайе часто ходит по лесу зверем. И сейчас это разумно — ночью в лесу энихи быстрей человека. Только со зверем говорить бесполезно.

Черная туша — клыки, когти и мышцы — выпрыгнет из кустов, и поминай, как звали. Сам уже испытал, как это бывает, и видел смерти в Круге.

Шел, боясь, что в любой миг вывернет наизнанку от ужаса. Тело было словно из сырой глины и ваты. Прекрасно понимал, куда и к кому идет, если это кто-то действительно почувствует приближение и выйдет навстречу в облике хищника. Но обратно было уже поздно поворачивать. Все-такивдруг все придумал себе, и никто его не собирается подстерегать ночью, и Кайе в лагере, ни о чем не подозревает, и вовсе откажется говорить с беглецом.

Подросток вышел на край поляны. Над головой появился круг открытого неба. Там, высоко-высоко, небесный пастух выгонял на простор своих грис, и они каждый вечер топтали, гасили пламя заката. Там вспыхивали и сгорали маленькие светляки — глупые звезды, решившие подлететь к зажженному каким-то человеком костру. На небо смотреть было легче, оно успокаивало хоть немного.

Огонек сел, привалившись спиной к замшелому сырому стволу. Такая тяжесть навалилась, какой и на прииске не было, где таскал тяжеленные корзины. И руки дрожат, да и ноги. В таком состоянии опасно идти без дороги по темноте.

Как все завязалось…

Но от мысли, что Кайе будет считать и его, и отца Огонька подлыми и двуличными крысами, намеренно засланными, чтобы предать, тошнота была еще сильней.

“Тебе-точто?” — спросил в голове чей-то голос, вроде знакомый. “Пусть считает, кем хочет”.

“Мне было неважно, когда я сбежал из Асталы”, — возразил он голосу. “А сейчас так нельзя. Должно же быть… человеческое”.

…Его имя — Тевари, “солнечный тростник”. Родители, бабушка — они ведь учили его думать и поступать правильно. Почему бы не начать доверять себе самому?

Он внезапно успокоился. Страх не прошел, но мешать перестал, как нечто неизбежное.

Надо идти. Поднявшись, Огонек еле слышно вздохнул, сделал пару шагов.

— Ты уверен? — раздалось сбоку.

Четкий силуэт обозначился, отделившись от мешанины черных стволов. Огонек вздрогнул, сердце чуть не выскочило из глотки. Невесть как полукровка сумел совладать с собой.

— Кайе… — тихо сказал, не двигаясь. — Ты… так изменился.

— Неужто? И где же все остальные?

— Кто?

— Северяне. Ты же приманка для меня. Не строй дурачка.

Он ждал засады, понял Огонек. Понял все сам. Пришел, уверенный, что идет в ловушку. Это такая ненависть, самоуверенность или что?

— Я один, — застыл на месте, сглотнул с трудом — почти забытая уже тяжесть сдавила грудь, все заготовленные слова испарились: — Я… сам вот только узнал об этом, и понял, что должен предупредить.

— Да неужто? — ярость полыхнула в голосе, обожгла Огонька изнутри. — Еще издеваешься?

— Посмотри, тут нет никого! Мне незачем врать! Я никогда бы не согласился на это! Я сбежал, пока все спят, и от охраны тоже.

Юноша смерил его взглядом, в котором ненависть мешалась с презрением, и выбросил руки в стороны. Кусты заполыхали рядом и на другом конце поляны, пламя побежало кольцом, искры посыпались с нижних веток сосен и пихт. С гвалтом взлетели птицы. Вскрикнув, полукровка метнулся в сторону, на открытое место.

— Стоять! — Кайе догнал его, бросил наземь. Закрыв голову руками, Огонек ждал, что его сейчас поглотит пожар, но пожара не было. Потянуло гарью, и все на этом. Он решился приподнять голову, потом встал, чувствуя, как ноги дрожат. Пламя погасло — похоже, Кайе и не пытался ничего поджигать всерьез, лишь хотел, чтобы засада себя выдала.

— Допустим, ты не соврал, — голос былого приятеля звучал глухо. — Зачем тогда пришел?

— Предупредить…

— Какое благородство! Ты высоко взлетел. Надо же, в свите Лачи! Или ты в ней был и раньше, по следам своего отца?

— Я был мальчишкой для черной работы на прииске и бродягой, пока не попал к тебе.

— Поэтому ты сбежал, в благодарность?

— Къятта оставил меня в Башне, чтобы я умер там. Я выбрался чудом.

— Глупо и не смешно. Къятта не смог убить мальчишку?

— Твой брат сказал… — Огонек зажмурился, вспоминая. Как не хотелось снова нырять в тот день…. — Он сказал, что моя смерть ударит и по тебе. Ты слишком много вложился в меня, пытаясь разбудить Силу. Он привязал меня в подвале Башни, сказав, что только там ты меня не найдешь — ее голос громче нашей связи.

— Смеешь приплетать сюда и Хранительницу? — Кайе качнулся вперед, пальцы стиснули запястье подростка, чуть не сломав; он швырнул Огонька на колени.

— Ну, соври еще что-нибудь.