Огонек осознал, что жить ему осталось недолго. Пожалел, что пришел сюда.

— Мне незачем врать! Мне хотелось выжить, и все! — произнес отчаянно, пытаясь не кричать от боли в вывернутой руке и жалея, что не умеет говорить гладко и убедительно.

Кайе поднял его руку повыше, а другой своей взял Огонька за горло:

— И как же ты выбрался?

Огонек боялся двинуться. Полностью подчиниться… тогда, может быть, Кайе не сделает одного-единственного движения… просто так, испытав мимолетную ярость.

Тот слегка разжал пальцы, давая возможность говорить, но глаза, как у зверя, чуть поблескивали в темноте. Как же он изменился… Слова прилипли к горлу, очень шершавые и тяжелые. Но нельзя же молчать. И лучше не называть имя спасителя.

— Петлю снял кто-то из ваших, зачем уж ему… и он же сказал, что можно уплыть через решетку в воде, — прошептал подросток, впиваясь ногтями свободной руки в ладонь, будто собственную жизнь держал и боялся — она утечет в малейшую щель. Несмотря на боль в плече, шевельнуться не осмелился — лишнее движение может дорого обойтись. — Я сумел выплыть, и ушел в лес.

— Что ж не вернулся ко мне?

— Твой брат убил бы меня.

— Разве я плохо тебя защищал? — ядовито спросил Кайе.

— Так, что я оказался привязанным в подземелье!

Горячие пальцы сжались. Придушенный Огонек невольно дернулся, и плечо словно раскаленным ножом пробило.

— Пусти, — шевельнул непослушными губами, как только былой приятель ослабил хватку, и захлебнулся кашлем. Ощутил — его поднимают с земли.

— Смотри мне в глаза.

— Не могу, — выдавил Огонек.

— Смотри, я сказал.

— Ты бы видел себя сейчас! — боль уходила, уступая место осознанию, что терять все равно нечего. Так уже было когда-то, давно… они стояли у стены, поросшей плющом…

— Что еще скажешь? — пальцы теперь едва касались кожи, но руку от горла Кайе не убирал. Так хищник держит добычу, думая, убивать или еще поиграть. Больше всего хотелось вынырнуть из-под сумрачного взгляда, оказаться подальше от этих рук… и нестись к северному лагерю. Да, а трава вокруг загорится…

— Ты сказал, что и раньше я был в свите Лачи. Но я никогда до встречи с тобой не видел севера. Я родился в глухой деревушке, потом мы с семьей жили в лесу… Память целиком так и не вернулась ко мне, но что-то удалось вспомнить. Мое имя Тевари — так назвали родители. Моя мама была из эсса. Ее звали Соль.

Слегка задохнулся на этом имени, тяжко было его произносить. А полностью память так и не вернулась — и вряд ли вернется. Все равно… теперь это не имеет значения. Подбирать слова было тяжело, хоть и вспомнил, какие составлял фразы заранее.

— Мама…. Отец оставил Асталу из за нее. Мне было двенадцать, когда загорелся лес. Мы сперва жили там вшестером, потом еще двое детей родилось у другой женщины. Моего отца звали Тахи. Это он… служил твоему отцу.

Кайе задумчиво смотрел, держа руку у шеи Огонька. Но теперь не сжимал — только касался кончиками пальцев. Огонек уже и забывать начал, какие у южанина горячие руки.

Огонек отдышался и продолжал, медленно, словно вглядываясь внутрь себя.

— Мы жили недалеко от реки Иска…

— Понятно, — глухо сказал Кайе. — Я уже понял. Так вот почему в Асталу прислали именно тебя!

Огонек не выдержал:

— Дурак ты совсем! Ты бы мог вместе проводить время, есть, находиться под одной крышей с тем, кто виновен в смерти твоего отца? Долго, не одну луну — смеяться с ним вместе, разъезжать по лесам, принимать его покровительство, ради невесть какого плана далеко в будущем? А ведь ты своего даже не знал, а я… по-твоему я вовсе без чувств?

— Вы и не на такое способны, втереться в доверие ради мести самое то. К тому же убить меня лично ты не мог все равно, — отозвался Кайе, но в голосе вместо ярости проскользнул интерес.

— Да пошел ты, — безнадежно сказал Огонек, и Кайе вдруг усмехнулся:

— Ладно, еще что скажешь? И не ори на всю долину.

— Мой отец ни в чем не виновен.

— Может, ты и вправду так думаешь, но ты этого не знаешь.

— Ты тоже. Все мы можем только верить или не верить… В Тейит мне рассказали, почему был пожар на реке Иска, и я понял, из-за чего так боюсь огня. Но свидетелей с севера не осталось… что было там? Мне надо узнать, — сказал он отчаянно, глядя в землю. — Кто начал первым и почему люди погибли?