– Как так?

– Отпускать ситуацию из-под контроля.

– Обижаешь, – хмыкаю, – вчера я полностью все контролировал.

– Ага-ага. Ты говорил, что собирался уехать. Пока все спят? Планировал сбежать, не попрощавшись?

– Не стоит лишний раз будить в Степе зверя. Мы вчера, конечно, обстоятельно поговорили, но первое время, думаю, лучше не отсвечивать перед ним в качестве твоего жениха.

– Терпеть не могу, когда ты прав, – бурчит мой котенок.

Я посмеиваюсь, заявляя:

– Так что я на пять минут. Потискать тебя и сбежать.

– Мхм, – хохочет Юлька, а у меня ее смех легкими вибрациями в каждой клетке отдается. – Вчера ты тоже прилег на пять минут на диван в гостиной и моментально отключился на всю ночь.

– Правда?

– Ты еще и целоваться лез.

Я издаю протяжный стон. Стыдобище, Титов!

– Прости еще раз, Юль. Больше такого не повторится.

– Все нормально. Это было забавно.

– Даже так? Ну, рад, что повеселил.

Улыбаюсь, Юля хохочет.

Мы замолкаем. Мир вокруг погружается в уютный вакуум. За окнами слышится утренняя возня соседей. В комнате размеренно тикают часы. Котенок выползает из-под одеяла и закидывает на меня ножку, устраиваясь удобней. Через считанные минуты я понимаю, что девчонка уснула. По ее ровному дыханию и сладкому сопению у меня в районе шеи.

Встать надо бы и уйти, но тело отчаянно отказывается двигаться. Тяжелеет с каждой секундой, становясь просто неподъемным. Я закидываю руку под голову и прикрываю глаза. В итоге не замечаю, как следом за своим котенком ныряю в сладкую утреннюю дрему.

Юля

Позднее утро начинает неожиданно и с визга. Громкого, звонкого… Никиного!

Я подскакиваю на кровати, выпутываясь из рук Богдана, но тут же запутавшись ногами в одеяле, чуть кубарем не лечу на пол. Титов ловит в последний момент, в растерянности озираясь по сторонам:

– Что за черт?

Из коридора долетает новый визг и поток женских и мужских нецензурных оборотов.

– Вероника! – вскрикиваю я и сползаю с кровати. Хватая со спинки стула халат, выбегаю в коридор, на лету одеваясь. Торможу, не сделав и пары шагов, наблюдая презабавную картину.

Из ванной комнаты бледный, как мел, вылетает Степан Аркадьевич. Или, если быть точнее, его оттуда выталкивают хрупкие женские руки, тут же с грохотом и матами прямо перед его носом захлопывая дверь в уборную. Кажется, напоследок Ника выдает что-то типа:

– Дядя Степа, вас стучать не учили?!

Упс…

Я поджимаю губы, сдерживая смешок. Ошарашенный произошедшим, папа, разводит руками, оборачиваясь. В одних домашних пижамных штанах и с максимально помятой после вчерашнего физиономией, смотрит на дверь и на меня, на меня и на дверь. Взмахнув рукой, спрашивает:

– Юля…?

– Папуль?

Включаю дурочку. И пока я силюсь не захохотать в голос, Богдан выруливает из моей спальни. Не рассчитав шаг, врезается мне в спину, сшибая, хватая покачнувшуюся меня за талию, удерживая от падения. Получая в свой адрес грозный рык:

– Титов, ты какого хрена в спальне моей дочери делал?!

– Библиотеку искал. Дверью ошибся. Давай не будем начинать по новой, – парирует Дан.

– Что у вас тут происходит? – опомнившись, интересуюсь я. – Ты зачем пугаешь Нику?

– Это я у тебя хотел спросить. Что твоя подруга делает в моей ванной комнате, Юлия Степановна?

– Ну, технически, она не твоя, а общая, – растягиваю губы в улыбке. – Единственная свободная на весь дом.

– Технически, – передразнивает па, – у тебя в спальне своя, а эта, – кивок на наглухо закрытую дверь, – значит, моя. Твои гости на твоей территории, мои гости – на моей. Точка. Титов, мать твою, не наглей! Убери свои лапы от моей дочери, если не хочешь, чтобы я тебе их сломал. Имейте совесть, я, конечно, идеальный родитель, но не святой!

Рука Дана послушно исчезает с моей талии, ныряя в карман брюк. Какое счастье, что он уснул со мной одетый. А то, боюсь, выскочи Титов в одних трусах – хозяина дома точно бы тяпнул инфаркт.

Дверь в ванную открывается, и оттуда, плотно закутавшись в огромный папин темно-синий халат, гордо задрав нос, выходит Вероника. Я говорила, что у этой девочки фантастическая самоуверенность и ни капли стеснения в крови? Обожаю ее!

Смерив нас с Богданом безынтересным взглядом, Ника поворачивается к папе. Тычет оранжевым ноготком в его голую грудь, выдавая: