Выговорившись, сид отвернулся и продолжил путь, однако Арден был неумолим и бросил ему в спину:

— Но как же еще, мастер, опробовать новые знания и методы, если не на людях, умирающих от болезней? Как еще научиться их спасать?

Вопрос ученика обескураживал своей логичностью и неоднозначностью. С одной стороны, Арден был прав: каждое лекарство, что дала им природа, открывало свои свойства в череде неудач и смертей. Но с другой, Альвейн не был уверен, что проводить эксперименты на еще живых людях — хорошая идея.

— Ты должен научиться отделять допустимое от недопустимого. Иногда человека лучше отпустить, чем причинить еще большую боль, пускай он и так одной ногой в могиле. Умирающий заслуживает отойти в мир иной без излишних страданий, их и без того хватает.

— Но Харрику уже лучше, мастер Альвейн! Уже к завтрашнему утру он встанет на ноги, и обе его ноги будут на стороне живых.

Сид только нахмурил брови и мрачно бросил ученику через плечо, ставя точку в их споре:

— Скоро увидим.

Домой Арден вернулся, изнемогая от бешенства. Оно распирало его изнутри, грозясь сломать недавно срощенные ребра. Облекая злость в движение, ученик знахаря одним махом смел со стола все ступки с пестами, нарезанные травы, рунические камни — все, что попалось под горячую руку, желающую крушить.

Если бы это увидел мастер Альвейн, то приказал бы высечь Ардена плетьми, да прилюдно, чтобы не было впредь соблазна поддаваться бушующим эмоциям. Да вот только с самого возвращения сид куда-то исчез, и Арден решил, что тот отправился прямиком к Нандиру, позлословить за его спиной. Но это и к лучшему: юноша не горел желанием видеть наставника и, тем паче, слушать нравоучительные россказни. Спасение человеческой жизни не только не вызвало одобрения мастера, но и даже разгневало, и это не укладывалось у Ардена в голове. Ценность жизни для старого сида столь невысока, что он, скорее, позволил бы больному умереть, чем вылечить его с помощью незнакомой силы.

Конечно, Арден сам виноват, что не признался наставнику сразу, но как расскажешь о встрече с первородной тьмой? Как признаться, почему согласился на ее предложение и принял величайший на свете дар? Рассказать сиду об этом — значит, быть непонятым и изгнанным из общины, а именно этого он допустить не мог. И как бы учитель ни сомневался в его силе, Ардена это не остановит. Сила дарована, чтобы пестовать ее и развивать. Ничто не дается просто так, в том числе и мастерство, уж кому, как не старому Альвейну, знать это.

Неожиданно у входа в хижину раздался какой-то шорох. Тень мелькнула в проходе, а затем исчезла. Юноша осторожно вышел из жилища и увидел на пороге голубенький цветок льна. Ниррен была упорна в своем желании его видеть. Разве мог он устоять перед таким упрямством?

Повинуясь воле любимой, Арден дождался ночи и отправился на оговоренное место. Ниррен ждала его там, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Свет народившейся луны золотил ее шелковистые волосы и вычерчивал в ночи изгибы ее лисьего лица. Замерев в тени деревьев, он позволил себе вольность втайне наблюдать за ее красотой, но Ниррен была превосходной охотницей и обладала непревзойденным слухом. Его тяжелую поступь она наверняка уловила сразу, поскольку вскоре до его ушей донесся ее недовольный возглас:

— Прекрати прятаться в тени, Арден, я знаю, что ты здесь.

Усмехнувшись себе под нос, Арден вышел к возлюбленной, и его залил лунный свет. Наконец-то он мог лицезреть ее на расстоянии вытянутой руки, а не вдали, среди снующих туда-сюда соплеменников. До этого момента он и не сознавал, как сильно по ней скучал — так глубоко его утащила в омут погоня за обретением могущества.

— Почему так долго не приходил? — с обидой спросила Ниррен, а сквозь обиду звенели подступающие слезы. Но она была слишком горда, чтобы показать при нем свою слабость. — Почему не откликался на мои знаки? Я оставляла тебе цветы две седмицы кряду…

Арден коснулся пальцем ее подбородка, притянул к себе и поцеловал. Жадно, страстно, показывая, как изголодался по ее губам за эти дни, как жаждал испить их мед. Отстранившись, он ответил:

— Я должен был стать кем-то, прежде чем снова тебя увижу.

Ниррен смотрела на него, ничего не понимая.

— Что значит «кем-то»? — она помотала головой. — Ты и так был кем-то для меня — моей любовью, моим светом. Чего еще ты хотел доказать, что за чушь ударила тебе в голову?

Она гладила его по волосам, и это убаюкивало. Он обнял ее, крепко прижав к себе, и чувствуя, как сердце ее звучно бьется в такт с его собственным.

— Тебе никогда не понять, каково это, когда соплеменники видят в тебе лишь подобранную на дороге шавку, без рода, без статуса. Когда все, что бы ты ни делал, воспринимается с неприязнью и недоверием, потому что я не их крови. Я чужак для них и всегда им был. А такой, как я, в их глазах недостоин дочери старейшины. Они скорее предпочтут пронзить меня копьем, чем отдать мне первую деву поселения, за чьей лучезарной улыбкой готовы выстраиваться в очередь женихи.

— Арден, да перестань ты, — буркнула Ниррен, явно недовольная, что он вновь запел старую песню.