Пигля: Можно мне опять на тебя залезть?

Я продолжал говорить: "Заставить маму почернеть". Потом Габриела вполне четко сказала: "Мама хочет быть папиной маленькой девочкой".

Она была полна энергии и могла бы продолжать эту своеобразную игру, но для папы было уже достаточно и он стал отказываться. Стояла очень жаркая погода. К тому же истекало время, которое я ей выделил.

Я: Теперь черная мама — это Винникотт, и он собирается отправить Пиглю домой. Он собирается бросить Пиглю в мусорную корзинку, как водяную лилию.

Сеанс окончился, она была расположена очень дружественно. Я оставался там, где был, будучи сердитой черной мамой, которая хотела быть папиной маленькой девочкой и ревновала к Габриеле. В то же время я был Габриелой, ревновавшей к маминому новому ребенку. Пигля побежала к двери, они ушли, она помахала мне рукой. Ее последними словами были: "Мама хочет быть папиной маленькой девочкой". И это стало главной интерпретацией сеанса.

Из разговора по телефону в тот вечер я узнал о том, что она приехала, свернувшись клубочком и посасывая папин большой палец. После сеанса Габриела стала более взрослой девочкой. Она была раскованна и очень счастлива. Более того, по пути домой она все замечала, видела кошек и других животных, ела и никому не доставляла беспокойства. Стала открыто позитивной в своем отношении к отцу и прекратила регрессивное поведение. Вечером она играла более конструктивно, чем в последнее время. Пришел ее дядя. Сначала Габриела стеснялась, потом держалась очень мило и дружественно. Наконец, ложась спать, она вдруг сказала: "Я не знаю, кто такой дядя Том и кто папа".

Я подумал, что в этом можно видеть ее растущую способность различать людей с точки зрения основных отцовско-материнских фигур и что ее последнее замечание относилось к тому, как она использовала меня и своего отца, исходя из того, как она хотела нас использовать, и таким образом мы менялись ролями по ходу игры. Другими словами, главным была коммуникация — опыт того, что тебя понимают. За всем этим стояло чувство уверенности в факте существования ее реального отца и матери.

Можно сказать, что теперь сильно расширилось поле для игрового опыта, включая кроссидентификации и т.д. В компульсивных действиях имел место ряд превращений в мать, отца, ребенка и т.д., что исключало игру, доставляющую удовольствие. Теперь настало время, когда игра приносит удовольствие. Это высвобождение фантазии давало больше свободы в общении и исследовании дурных, черных, разрушительных и других идей.

Комментарий

В ходе данного сеанса были подняты следующие основные темы:

1. В поезде, когда они ехали ко мне, сосание большого пальца отца, свернувшись клубком, у него на коленях (этого я не знал).

2. Драматизация мужского сексуального садистического акта.

3. Идея естественного роста, взросления.

4. Чувство дистанции между нами в промежутках между сеансами (конец отрицания).

5. Развивающаяся идея о маме, сердящейся на Габриелу за то, что она — папина маленькая девочка, накладывается на идею о Габриеле, сердящейся на новых детей, рождающихся у папы.

6. Уретральный эротизм, клиторальное возбуждение и мастурбация, проявляющиеся в качестве функциональной основы образования некоторых фантазий и как часть поиска информации.

Письмо от матери

"Пигля несколько раз просилась к вам на прием, а вчера играла с полными игрушек поездами, которые ехали в Лондон. Она предложила остановиться у своей бабушки (она зовет ее "Ла-ла-ла"), которая живет под Лондоном. Она укладывалась спать чуть ли не три часа. Несколько дней не давала мне ее поцеловать — а вдруг я ее сделаю черной; но сама стала намного нежнее ко мне и неожиданно меня поцеловала, чего раньше никогда не делала. А как-то вечером она сказала мне, что я — милая мама, и принялась меня скрести. Сказала, что соскребает черноту, а потом пыталась сдувать ее с подушки.

Каждый вечер происходит одна и та же церемония: "Рассказать тебе про бабаку ... Черная мама говорит: "Где мои ням-нямки (груди)?" Один раз я спросила нетерпеливо: "Ну, и где же они?" — "В туалете, с дырками". Она очень озабочена ням-нямками. Вчера она неожиданно сказала: "Жаль, что в моих ням-нямках нет молока". Когда я говорю ей "спокойной ночи", она часто застегивает на пуговицы мой кардиган, чтобы мои ням-нямки не стали "грязными и мертвыми". В последнее время она очень озабочена понятием "мертвый". Как-то я сказала: "Скоро твои ням-нямки вырастут". А она: "А твои умрут".

После поездки к Вам Габриела сказала, очень решительно, что никогда больше в Лондон не поедет. Когда ее спросили, почему, она объяснила, что доктор Винникотт не хочет, чтобы она залезала на папу. Между прочим, она никогда и не залезала на папу дома, когда еще была маленькой; этим занималась ее сестра, Детка-Сузи, и Пиглю это, казалось, очень забавляло.

В другой раз сообщила мне: "Я несколько раз пыталась залезть на папу, а доктор Винникотт сказал: "Не надо". Она сказала, что доктор В. знает про бабаку.

Вечером того дня, когда Габриела была у Вас, она заявила, что не может отличить Тома — ее любимого дядю, которого она видела всего раза три — от папы. Позднее сказала: "Папа, Том и доктор Винникотт — это все дяди-папы; разве не смешно?" Ни с того, ни с сего сказала своему папе: "У доктора В. смешные игрушки". Потом опять: "Я не вижу разницы между моими игрушками и игрушками Детки-Сузи. Очень смешные игрушки".

В последнее время она сочинила и два вечера ее повторяла фантазию о том, что если папа на кухне, там разбиваются бутылки — бутылка (чрезвычайно популярного) сиропа из ягод розового шиповника и бутылка Детки-Сузи —кругом стекло, и Пигля на него наступит.